Правда, в том же 1938 году В. И. Вайнонен перенес в Большой театр свой "Щелкунчик". Ему пришлось заново отредактировать некоторые сцены. Так, в последнем акте с Машей танцевали пять кавалеров. Они, как акробаты, перебрасывали танцовщицу один другому. В ленинградской постановке было немало таких отанцованных акробатических моментов, противоречивших музыке Чайковского. На обсуждении мы высказали Вайнонену свои замечания. В целом же постановка "Щелкунчика" мне нравилась. Прекрасно было поставлено адажио Маши и Принца, танец снежинок, а также все танцы последнего акта - китайский, русский, испанский. На премьере Машу исполняла Ольга Лепешинская, а Принца - я. Спектакль продержался в репертуаре вплоть до 50-х годов.
Но мысль о создании в Большом театре самобытного балета не оставляла нас. Однажды ко мне пришел театральный художник Евгений Моисеевич Мандельберг и сказал, что написал эскиз либретто по драме Лопе де Вега "Овечий источник". Я прочел его и загорелся идеей постановки. Мы стали думать: кто бы мог написать музыку? Но в образцовом театре постановщики могли обращаться только к апробированным композиторам. Приглашение молодежи, новые имена тогда не поощрялись.
Дело происходило в 1936 году. И хотя именно в тот год Шостакович подвергся резкой критике, а его опера "Леди Макбет Мценекого уезда" и балет "Светлый ручей" были сняты с репертуара Большого театра, я решил обратиться к нему.
Композитор ненадолго приехал из Ленинграда и остановился в "Гранд-отеле". Я позвонил ему и попросил встретиться с Мандельбергом, который ознакомит его с нашей идеей. Шостакович согласился, и Евгений Моисеевич отправился к композитору. Вскоре я получил от Шостаковича коротенькое письмо.
"Дорогой Асаф Михайлович!
Евгений Моисеевич вчера познакомил меня со сценарием балета по "Овечьему источнику". Я считаю, что это очень хороший сценарий, и мне было бы очень интересно поработать над ним. Оставляю за собой право по моем приезде в Москву (это будет числа 15-го, 16-го) позвонить к Вам и встретиться для более детальных разговоров. Единственно, что меня смущает в этом деле, это вопросы сроков. Но я думаю, что и эту трудность при известной гибкости можно будет преодолеть.
Крепко жму руку.
Д. Шостакович.
P. S. Заранее поздравляю со "Спящей", о которой мне пришлось уже сейчас слышать много хорошего из самых разнообразных источников.
10 декабря 1936 года
Д. Ш."
Шостакович имел в виду постановку "Спящей красавицы", которую мы - режиссер Б. Мордвинов, балетмейстер А. Чекрыгин и я - осуществили на сцене Большого театра. Об этом спектакле речь впереди.
Когда я пришел к Шостаковичу в его второй приезд в Москву, то застал его в нервном, угнетенном состоянии. Дмитрий Дмитриевич наотрез отказался писать музыку к новому балету. После нашей поездки в Турцию я видел его впервые. Он сильно изменился. В нем трудно было узнать того веселого человека, который с таким азартом отбивал такты "Кариоки" и кричал: "Нет, наврал!" или "Правильно!" Шостакович сказал, что занят другой работой. Позже я узнал, что он уже закончил Четвертую симфонию, быть может, самую грандиозную по звучанию. И, возможно, в нем зрел замысел Пятой.
Простились мы любезно, дружески, но угнетенное состояние композитора и во мне оставило тяжкий след.
Свободное копирование
