Частных студий, как я вскоре убедился, действительно было много. Театральная жизнь кипела всевозможными дерзаниями, экспериментами, отрицаниями. И в этом "шквале обновления", вызванном революцией, чуть ли не каждый день рождались новые студии. Любой артист мог снять помещение и давать уроки.
Однажды я шел по улице, и на глаза попалась афиша. Артист балета Большого театра Константин Бек открывал на Остоженке танцевальную школу. Обучение бесплатное. "Ну, разве не везение?" - подумал я. И поехал записываться туда вместе со своим другом Яшей Ицхоки, с которым мы занимались в спортивном обществе. Яша учился в университете на факультете права. Но юриспруденцию не любил, даже ненавидел, и мечтал стать танцовщиком. Он был куда более сведущ в балете, чем я. В Большом театре он пересмотрел чуть ли не все постановки и сыпал именами и фамилиями знаменитостей.
Однако первый же урок в танцевальной школе нас разочаровал. Бек обучал бальным танцам - падеспань, падепатинер, венгерка, краковяк. Нам он показал популярный в те годы танец "матлот". "Давайте, давайте!" - энергично поощрял он наше старание. Но, станцевав "матлот", мы с Яшей окончательно поняли, что попали не туда. И сама эта учеба показалась какой-то несерьезной. Поэтому вскоре мы отправились на Петровку, 15, где помещалась студия Михаила Мордкина. "Это знаменитый танцовщик, значит, и преподает хорошо", - сказал образованный Яша.
Студия занимала первый этаж мрачного дома в глубине двора. Два зала - маленький с зеркалами и большой, где пол был странно покат. Между ними помещалась крохотная канцелярия. Там я впервые и увидел знаменитого Мордкина - на фото. Он стоял на земном шаре, в хитоне, с крылышками на щиколотках, прекрасный и могучий, как бог. И фотография называлась божественно: "Меркурий".
Маленькая женщина, сидевшая за столом под "Меркурием", спросила, что нам угодно. Узнав, что мы хотим записаться в студию, она вызвала кого-то из своих помощниц, и они посмотрели, какие у нас ноги, подъемы, икры. "Ну что ж, молодые люди, - сказала женщина из канцелярии. - Данные у вас есть".
Мы страшно обрадовались, что у нас есть данные. Огорчало лишь, что сам знаменитый Мордкин уже второй год задерживался в Тифлисе на гастролях. Вместо него студией руководила Антонина Михайловна Шаломытова. Из-за травмы ноги она рано отказалась от карьеры танцовщицы и в Большом театре исполняла в основном мимические партии принцесс, королев. Впоследствии я убедился, что студия Шаломытовой была тогда одной из лучших в Москве. Творческим духом, дисциплиной, составом педагогов, да и учеников, которых принимали если и не по конкурсу, то по определенному отбору, ее заведение отличалось от коммерческих предприятий подобного рода. Во всяком случае, мы ни в какое сравнение не шли со студией Эдуарда Элирова, находившейся по соседству, на Петровских линиях. Элиров был известный в Москве балетоман. Но дело у него, на мой взгляд, было поставлено несерьезно. Ученики приходили и уходили когда хотели, иногда даже в середине класса. Состав учащихся беспрестанно менялся. В общем, это был какой-то проходной двор. А Шаломытова все-таки старалась поддержать репутацию Мордкина. К тому же она была умна, образованна, интеллигентна. Ее мужем был писатель Пантелеймон Романов, автор нашумевшего позднее романа "Без черемухи".
Однако на подобные сопоставления я мог отважиться лишь спустя несколько месяцев. Теперь смешно вспомнить, каким зеленым пришел я в студию Мордкина, как все там ошарашивало меня в первое время. В одном зале занимались вместе и те, кто уже профессионально работал в балете, в разных театрах (в опере Зимина, например), и новички вроде нас. Я думал, нас будут учить танцевать. А вместо этого шел какой-то "класс", ученики держались рукой за палку, которую называли "станок". Стояли они и приседали на совершенно невозможных ногах. "Как же это можно так вывернуть ноги?" - с ужасом думал я.
Свободное копирование
