Теперь я расскажу об одном из зимних вечеров 1919 года. В Большом театре дают балет "Коппелия", и я случайно оказываюсь на гудящей галерке. В театре холодно, публика сидит в валенках, в шубах, под куполом висит морозный туман от дыхания зрителей. Зима 1919 года была вообще какой-то небывало лютой и голодной. Москва глубоко утонула в снегу, на улицах валялись закоченевшие дохлые лошади, их никто не убирал. У нас в доме вся жизнь перенеслась в ту комнату, где топилась "буржуйка". Длинная, голенастая труба тянулась от нее в форточку. Поэтому в комнате дыма было больше, чем тепла. Мать варила суп: на чугун кипятка горсть пшена. Мы сидим, жмемся ближе к "буржуйке" и друг к другу...
И вдруг - Большой театр! Красный бархат партера и лож, золото, сияние огней в хрустальных подвесках. Все это казалось почти ирреальным и все-таки было явью. Радостная роскошь обстановки, звуки настраиваемых в оркестре инструментов, тьма, медленно сходившая в зал вслед меркнувшей люстре, взлетающий вверх занавес и, наконец, яркая сцена, на которой, непричастно стуже, стояла грациозная балерина в короткой пачке и резво веселая.
Главные партии в "Коппелии" исполняли тогдашние премьеры Большого театра Александра Балашова и Леонид Жуков. Весь спектакль я простоял в своих полумальчиковых ботинках, которые мать достала мне по случаю. Они ужасно жали, будучи на два номера меньше моих ног. И лишь на "Коппелии" я, кажется, впервые забыл о своих мучениях. Как же так, ошеломленно думал я, артисты не произносят ни слова, а мне все понятно! Яснее, чем даже в опере, которую я к тому времени уже слышал. Не помню, какая это была опера, но ясно помню, что скучал и все время пытался разобрать слова, которые певцы пели, едва проборматывая, с ужасной дикцией. А тут - сказка, веселье, игра. Танцовщики вершат ее в вариациях, прыжках, кабриолях, антраша, пируэтах, турах в воздухе - чудо!
Разумеется, я лишь значительно позже узнал названия всех этих движений. Но мог ли я предполагать, что всего через два года сам буду танцевать на прославленной сцене! На "Коппелии" я лишь догадался, что танцы - это мое. Мне нужно идти в балет.
Рахиль (дома ее звали Ра) была единственной, с кем я поделился своим прозрением. И мы пошли с ней на Пушечную улицу, где в глубине двора стоял дом с высокой темной дверью - Хореографическое училище при Большом театре. Для входящих в него открывался прекрасный мир. Мы уже сделали несколько шагов к этой двери, как повстречали знакомую нашей семьи, балерину Петунину. Она спросила с улыбкой, что мы здесь делаем. Смелая Ра сказала, что брат хочет поступить в балет. Это позабавило и озадачило Петунину. "А сколько тебе лет?" - спросила она. А узнав, что шестнадцать, и вовсе рассмеялась: "Но в шестнадцать у нас уже кончают училище и становятся артистами. В балете начинают детьми, восьми-девяти лет..."
Я этого совершенно не знал. Не догадывался даже. "А что же делать, если я хочу танцевать?" - робко и упрямо спросил я. "Ну, что тебе посоветовать? - задумалась добрая Петунина, видя мои расстроенные чувства. - Пойди в какую-нибудь частную студию. Их теперь много в Москве..."
