Две войны и одно детство - 51

ФОМА

«Конечно, тебе сейчас скучно, но погоди, приедет Фома, будет с кем поиграть» - говорила мне кухарка. История появления этого мальчика такова: во время одного из боевых действий на польском фронте Григорий Иванович увидел карлика. Мальчик чем-то ему понравился, и Котовский забрал его с собой. Так появился в семье Фома Федотович Яблонский. Но в это время Фома поехал в гости в отдельную Бессарабскую бригаду, должен был скоро вернуться, и я пока прогуливался в одиночестве по нашей улице, где дома были только с одной стороны, с другой все оказались разрушенными.

На Украине зима довольно теплая, снег, не успев выпасть, начинает таять, но выдаются дни, когда налетит морозец, схватит землю, прикроет ее снежком. Вот тут-то мне и было туго в моих роскошных ботинках. В мороз они промерзали, а в оттепель намокали. Но тут мне повезло, отец все же раздобыл где-то мне валенки. Это были валенки для носки их с галошам, так называемые чесанки. Мягкие, теплые, они быстро намокали, гулять в них было нельзя. Приходилось возвращаться домой и ставить их ушиться в духовку. В комнате была печь особого устройства, с вделанной в нее небольшой духовкой.

Прошло несколько дней. Раз я возвращаюсь домой поле прогулки, захожу на кухню мыть руки, а это было обязательным условием пребывания за столом, тут мне кухарка и говорит: «Иди скорей обедать, Фома приехал». Обед у нас был всегда в одно время. Григорий Иванович и отец возвращались из штаба в определенное время, и опоздать запрещалось, так как можно было остаться без обеда. Сесть за стол можно было только спросив: «Ольга Петровна, можно сесть за стол?» Она посмотрит на меня и скажет: «Садись». Покажет место. Брать со стола ничего нельзя самому. Все тебе давалось хозяйкой.

Когда я вошел, Фома уже сидел за столом. Первое впечатление было довольно странным. Личико у него было не очень симпатичное, но это с непривычки, а потом мы настолько сдружились, что я без него не мог ни минуты, ходил за ним, как нитка за иголкой. Куда он, туда и я. Зимой мы посещали театр. При 9-й кавбригаде был украинский музыкально-драматический театр. Руководил им известный украинский артист Рекало. Оказалось, что Фома иногда бывает участником постановок театра. Я вначале не поверил, но он пригласил меня на спектакль «Пан Штукуренко». Фома и сын Рекало играли сватов в последнем акте. Главный сват что-то говорил о женихе и в конце фразы спрашивал сватов: «Так?». А те отвечали: «Так-так-так!» Это повторялось несколько раз. И начали мы с Фомой ходить в театр чуть ли не каждый день, и хотя названий спектаклей я не уже не помню, но мне нравилось в театре, ведь я мог бывать не только среди зрителей, но и за кулисами, что было не мене интересно, чем в зале. В будущем, уже в Ленинграде, воспоминания об этом привели меня в театральный техникум, я стал артистом. И хотя заслуги мои на театральном поприще не будут выдающимися, я всегда относился к своей профессии, как к служению искусству. Артисты ведь нужны не только на главные роли, но и такие, как мой друг Фома, и как я.

Через квартал от нас, напротив водокачки, была городская библиотека. Мы с Фомой туда записались, брали книги, и с этих пор у меня началось чтение. Я читал непрерывно, просто зачитывался книгами. Библиотекарша, старая, умная женщина, познакомила меня с Фенимором Купером, Луи Буссенаром, Луи Жаколио, Жюль Верном. И я весь запас этих книг быстро проглотил. Кроме того, у нас в комнате была этажерка с книгами. Там я нашел огромную, переплетенную в великолепный кожаный переплет подшивку журнала «Будильник» за несколько лет. Читал я много, буквально все, что попадалось под руку.

Читать по вечерам было особенно интересно. Нагулявшись и набегавшись за день, вечером я садился к обеденному столу. Его покрывали клеенкой и все садились читать. Над столом висела керосиновая лампа с большим абажуром. Садился Григорий Иванович, отец, я, Фома и Ольга Петровна, она что-то шила. В «Будильнике» печатали юмористические рассказы. Прочитав что-нибудь смешное, рассмеешься … На меня тут же все цыкали, сердились. И тогда, как только библиотечная книга была прочитана, я брал «Будильник» и шел на кухню. Там на гладко вычищенном столе, при свете лампы, читать было особенно уютно. От печки шло тепло и вкусно пахло.

Но не все было так идиллически прекрасно. В столовой стояла высокая тумбочка, на которой стояли кринки со свежим молоком. Молоко настаивалось, с него снимали сметанный слой. Сметану подавали к обеду или делали масло. Молока нам не давали. И вот, когда взрослых не было, а мы с Фомой бегали одни в комнате вокруг стола, я подбежал к тумбочке, наклонил крынку с молоком и немного отпил, буквально два глотка. Как это я сделал сам не знаю, не думая. Видимо, очень захотелось молока. Фома увидел и закричал: «Аааа! Ты выпил молоко! Я скажу матери!» Так он называл Ольгу Петровну. Я говорю ему: «А ты попробуй сам». А он кричит: «Нет, я пить не буду, я скажу матери!»

Я очень его просил этого не делать. Стыдно мне было очень за свой поступок. Да и я очень уважал Ольгу Петровну. Но вот настал обед. Все сели чинно за стол. Подали суп. Ольга Петровна разлила всем по тарелкам. В это время Фома, с такой злорадной улыбкой на лице произносит: «А Савва пил молоко». Я, конечно, вспылил и говорю: «Эх ты, предатель, я же тебя просил этого не делать». Ольга Петровна помолчала, а потом и говорит: «Ну что же! Будем пить молоко, у нас не будет масла и сметаны». Инцидент этот прошел спокойно, и мне больше ничего сказано не было. В семье Котовского была корова, большая, с добрыми глазами, очень спокойная. Были две лошади - Орлик и скаковая, прелестная кобыла Лелька. Ольга Петровна очень обижалась за то, что так назвали лошадь.