Но вот пришла весна, теплая, ясная. Солнышко грело, снег давно сошел, ручьи стекли, оголились асфальтовые тротуары. Тут появилось новое развлечение, Фома стал кататься на трехколесном велосипеде. А надо сказать, что когда Фома был однажды в гостях в Отдельной бригаде, ему сшили полную форму этой бригады: синюю суконную гимнастерку, красные галифе с желтым кантом и красную фуражку с желтым околышком и кантами. Вот в таком виде он в один ясный день появился на велосипеде около нашего дома. Конечно, это вызвало изумление у прохожих. Около нас останавливались дети и взрослые. А я просил проходить и не мешать Фоме кататься. Ему было неприятно такое назойливое любопытство. Зрители медленно уходили. Один старый еврей с длинной черной бородой, в черном сюртуке и брюках, остановился и стал разглядывать Фому, меня удивила его бесцеремонность, и я громко, дерзким тоном приказал ему отойти. Тогда старик с удивлением переключил свой пристальный взгляд на меня. Меня это так возмутило, что, схватив большой камень, я замахнулся на старика. В это время из дома выскочил Котовский и крикнул мне немедленно домой. Тут я мгновенно осознал, что за такой поступок следует наказание. Меня как ветром сдуло. Через кухню я бегу в коридор и залезаю под рояль. Сижу и дрожу от страха. Котовский несколько раз прошел по коридору и спрашивает: «Где он?! Куда прячется?!». Я сижу не откликаюсь.
Котовского я остерегался. Человек он был очень строгий. Окруженный ореолом славы героя гражданской войны, он был особенно почитаемым человеком. Приютские мальчики пели:
Бандит теперь ведь парень непорочный,
Бандит теперь пугает только баб,
У нас товарищ есть Котовский
И с ним его геройский штаб.
(пелось на мотив «Как страшно шумно в доме Шнеерзона»)
Поэтому и я с особенным уважением относился к нему, но дистанция между нами была большая. Может быть эту дистанцию я установил сам, но с другой стороны и Григорий Иванович, как взрослый человек, не пытался со мной поговорить, чем-то поинтересоваться.
Среда, которая меня окружала вне дома, была груба. Какое воспитание могло быть у парня девяти- десяти лет, когда его окружает грубость в разных проявлениях, которую он встречает каждый день. Все это развивало во мне импульсивность, невыдержанность, неистребимое желание озорства. Помню, что мне очень не хватало матери, ее ласки, нежности, любви, к которой я привык, когда она была рядом.
Свободное копирование
