9 октября, четверг. Весь день просидел дома. Во-первых, конечно, обдумывал и что-то почитывал к публичной лекции, которую должен о публицистике прочесть в субботу, а во-вторых, с увлечением продолжал читать верстку. Иногда звонила Оксана, предупреждала о лекции и о "празднике поэзии", который должен состояться во вторник. Это все остатки детских мероприятий, которые вела Галина Яковлева. Кажется, хлебать этот праздник придется мне, вручать "юным дарованиям" грамоты и что-то говорить. Пока в телефонных разговорах решили выделить от каждого поэтического семинара по поэтической четверке и пригласить несколько настоящих поэтов. Еще два дня назад думал, что свои стихи почитает Максим Лаврентьев, но от него сегодня пришло письмо. Фрагмент выписываю:
"К Дому Герцена у меня сложные чувства. С одной стороны -- почтительная привязанность: я здесь провел какое-то время (время учебы на заочке не в счет, тогда я практически не бывал в Лите и ничему из того, что могло бы пригодиться мне как литератору, не учился и не научился), в основном я проникся чувствами к институту в пору моей довольно бессмысленной и ни к чему дельному не приведшей работы. Правда, один вполне ощутимый результат был: я познакомился в институте со своей второй женой, именно там, на кафедре критики, протекал наш с ней очень бурный роман.
Как Вы знаете, я покинул институт в 2007 году, то есть семь лет назад, так как там ни для чего не мог сгодиться, кроме работы телефонным коммутатором и подателем чая, что мне представлялось, мягко говоря, нерациональным использованием моего потенциала. Ничего унизительного, после многолетней работы грузчиком, я в этом, разумеется, не видел, но имел дерзость думать, что мог бы принести Литературному институту пользу в более творческом качестве. Да, я до сих пор убежден, что в пору моей последующей работы в "Литературной газете", "Литературной учебе" и даже, возможно, в "Литературной России" моя относительная молодость, мой приобретенный к тому времени технический опыт и мои возможности в поименованных изданиях позволили бы мне, чем черт ни шутит, вести поэтический семинар. Я мог не только грамотно разбирать со студентами их "пробы пера", но и оказывать бесценную поддержку в первых публикациях, чего сам, числясь на семинарах Фирсова и Николаевой, был совершенно лишен. Но человек предполагает, а располагает Бог. Этого по разным причинам не произошло, хотя и Вы, и М.Ю. Стояновский, и Е.Ю. Сидоров (последние, как я догадываюсь, скорее, декларативно) что-то собирались изменить в этом направлении. Убежден, что мысль была правильной, даже если бы она не имела ко мне никакого отношения: состав руководителей семинаров нужно резко менять, омолаживать, -- руководить студентами должны люди, сами бывшие недавно студентами -- 30-летние, готовые тратить и тратить силы не только на себя, но и на других... Увы (для меня во всяком случае), этого не произошло.
В моем же случае, кроме того, и не произойдет никогда. В следующем году мне исполняется 40 лет; разные жизненные неурядицы сделали меня во многом другим человеком. И дело тут не только в моей нервной болезни -- следствии нереализованных желаний и крушения планов. Штука в том, что с некоторых пор я полностью утратил иллюзии и вкус к "литературной жизни". И Литинститут превратился для меня в эдакий мрачный символ этих утраченных иллюзий, в надгробие над моей молодостью.
Я с трудом пережил развод с женой, и возвращаться в то место, где когда-то мы оба с ней были так счастливы, для меня морально очень тяжело. Когда полтора года назад я был там в последний раз после большого перерыва, то дал себе слово никогда больше не возвращаться в это грустное для меня место.
К тому же в Литинституте у меня друзей, кроме Вас, нет. Нет больше Льва Ивановича. Пожалуй, еще только Оксана Лисковая, Сергей Арутюнов да Марина Драницына душевно ко мне относятся. В остальных я вижу только госпожу Молчанову, поливавшую меня грязью за то, что я, всегда отстаивавший честь Литературного института, посмел открыто высказаться против его бездарного руководства Тарасовым.
Читать стихи Молчановым? Увольте".
Еще вчера пришла "Литературная газета" с моей статьей о критике Е. Шегловой, нет Левы и похвалить или поругать меня некому. Леня Колпаков сказал, что все нормально, на редакционной летучке к статье отнеслись хорошо. На этот раз не позвонила даже Галя Кострова, поглядим, что скажут коллеги во вторник. Я уже не помню, вставлял ли я текст этой статьи в Дневник, ну да бог с ней, со статьей. Зато позвонила Ольга Твардовская, благодарила за присылку Дневника и сказала, что теперь, как, в свою очередь, она сама, на мои дневники подсела и ее сестра Валентина Александровна. Собственно, Ольга по просьбе Валентины интересуется моим адресом. Валентина, доктор исторических наук, хочет написать мне письмо, но уже устно сказала, что если я дотяну свой Дневник "до конца", то именно по нему будут ученые изучать эпоху. Пока медленно, но с интересом читаю Дневник за 2013 год, иногда удивляюсь: неужели это я?
Свободное копирование
