17 августа, суббота. Начали, как и положено в свободный день, с собора Святого Павла. Прошлый раз, когда я был на экскурсии в Лондоне, я сумел только заглянуть в собор. Шла служба, и экскурсантов не запускали. Поразился простором и торжественным простором. В этот раз все было по-другому. Приехали на метро со стороны Сити, так что прошли через площадь, которую запомнил с прошлых дней -- с воротами в Сити, которые закрываются на ночь. Здесь же прелестный бронзовый памятник с многими добрыми значениями. Суровый пастух гонит вперед небольшое стадо овец. Написано, что в открытии памятника принял участие Иегуди Менухин
Собор, который описан, наверное, тысячи раз, описывать и инвентаризовать бессмысленно -- все у англичан заинвентаризировано. Ясно, что, как и многие начинания у русских, наш Храм Христа Спасителя внутри обустроен не без оглядки на тяжелые столпы Св. Павла, несущие купол. Может, я и ошибаюсь
В отличие от нашей бескорыстной религиозной пропаганды, вход в собор стоит шестнадцать фунтов. Тебе дают довольно ладный, величиной с айпад приборчик и наушники. Голос на русском языке все подробно рассказывает, а иногда и показывает какие-нибудь портреты или даже читает отрывки из хроники. Здесь, конечно, в силу возраста собора, покойников много меньше, чем в Вестминстере. Но собор позволяет вспомнить ряд имен, которые не стоит забывать. Здесь в крипте захоронены в саркофагах Нельсон и Веллингтон -- спасители от Наполеона. По иронии судьбы, Нельсон захоронен в саркофаге, который для себя приготовил еще епископ Вурси, тот самый, который не смог договориться с папой о разводе Генриха Восьмого с Екатериной Арагонской. Каменная глыба ждала два столетия, и алый камень наверху, должный изображать кардинальскую шапку, перебили в корону баронета
Крипта и памятники собора -- это напоминание о тех людях, без которых и наша, русская жизнь была бы другой. Здесь и память о Флеминге, изобретателе пенициллина. А был бы и я жив без него? А как бы жила дальше Россия без победы под Ватерлоо? Тюремщик. Невероятно запомнился памятник Джону Донну, фигура в саване, стоящая на поминальной урне. Это не только поэт молодых страстей и герой прекрасной поэмы Бродского, но и замечательных религиозных стихов.
Еще в прошлый раз в Лондоне, когда наша гид Лариса показала нам новое здание галереи "Тейт" и буквально высеребренный мост над Темзой, идущий практически от южных ворот собора к галерее, я подумал: ах, как бы медленно по этому мосту пройти, и поплевать, и поглазеть на Темзу. Исполнилось. Прямо от собора идет переулок с названием "Вид на Собор" -- это мой, наверное, неточный перевод, а потом и сам мост, на котором люди восточной внешности жарят в густом сахарном сиропе орехи.
Впечатление от самой новой "Тейт" сложное. Во-первых, по своей внутренней архитектуре -- белые стены, обнаженные конструкции -- галерея очень напомнила мне Дом фотографии на Остоженке. Как многое, терпимое или удачное здесь, в Лондоне, в Москве кажется унылым и вторичным. Даже лондонские нарядные и разнообразные небоскребы в Москве, собранные в тесное стадо, выглядят -- слова Собянина -- "архитектурной ошибкой"
Еще один московский по внутреннему убранству и назначению аналог увидел в Лондоне. Это новый Гоголь-центр, воздвигнутый на руинах репертуарного Театра Гоголя. Не знаю, как и там, и здесь относительно искусства, но пошептаться и побарахтаться в своей среде место есть. Эскалаторы развозят прошедших мост посетителей по разным этажам. Не могу сказать, что разнообразные экспонаты внедряемого, как картошка при Екатерине, нового искусства -- разные проволочки, шарики, выгородки, выкрашенные в разные цвета поверхности -- оставляли меня эмоционально безучастным. Но разве что-нибудь конкретно запомнилось, как портреты Гейнсборо, или саван Джона Донна, или тайная вечеря Караваджо, которую я после Москвы вспомнил и вдруг как следует разглядел в Лондоне? Теперь не забуду, потому что это уже моя внутренняя жизнь.
Походили, побродили, я даже полежал на диване на четвертом этаже. Здесь через стеклянные пластины можно было рассматривать огромный -- войдет и весь московский дом фотографии, и весь Гоголь-центр вместе со зданием московского Департамента культуры во главе с его главой и инициатором московских перемен Сергеем Капковым -- отсек, готовящийся принять новую порцию проволочных и цветных новаций. Этот отсек, правда, подобен ангару для космических кораблей. Канаты, подъемные краны, на полу ящики и автопогрузчики. Но во имя истины должен сказать, что немногочисленные работы "наших" авангардистов -- Гончаровой и Кандинского -- были лучшие, в них колебалась мысль.
Компенсация путешествию в царство намеков, намерений и абстракций нашлась почти тут же. Возле новой "Тейт" поют, подбадривая свои барабаны и гитары, какие-то русские певцы. Тут же играет скрипачка, и звуки ее инструмента перемешиваются с напевами отечественного для меня фольклора. Еще в сторонке умелец, веселя детей и родителей, выдувает такие мыльные пузыри, которым позавидовали бы и братья Монгольфьер. Неужели и у них были такие большие воздушные шары? Но тут же, чуть пройти влево, и будет причал, от которого по реке каждые двадцать минут отходят пароходики к старой, классической "Тейт". Собрались, приготовились, почти открыли бумажники, как неподалеку обнаружили музей шекспировского театра "Глобус". Вот он, с узкими окнами, замечательный белый овал, за которым и два яруса зрительного зала, и партер, где публика стояла, и все это на том же наверняка месте, где когда-то публика хлопала Бел... Гаррику и Шекспиру
Свободное копирование
