14 декабря, пятница. Через полчаса после прибытия поезда был уже в Институте. Давно в не "мой день" я не был в Институте -- ходят ребята очень плохо. Мне удивительно больно, что, как и я, они не получат в Институте того сокровенного, не получив которое, до сих пор страдаю и я сам. Я испытываю страдание оттого, что они не ходят, недополучают, чем будут пользоваться всю жизнь. Теперь сразу перехожу к конференции Московского союза писателей.
Пришел довольно рано, потолкался внизу в вестибюле. Здесь встретился с Леной Мушкиной, потом возникла моя старая ученица Рада Полищук. Она Рада, а я был рад. Подарила мне книжку со знаковым названием "Старый лапсердак". Девы были рады за меня, а я все время переживал. Тьма знакомых, очень много лиц своеобразных, много людей, о которых я весьма спорно писал в Дневнике. Но ведь практически по своей эстетике и по письму большинство ближе мне, чем мои товарищи по "русской" партии. А вот теперь они мне дают премию, как я полагаю, особенно не препираясь. Кое-кого вижу в фойе и зале как бы из другой идеологической области. Романа Сенчина в этот раз выберут одним из секретарей союза. Конференция идет под те же мысли, что и любая писательская конференция. Сидоров очень правильно говорит, что до сих пор не принят ни закон о культуре, ни закон о писательском труде. Мы, если не работаем, так сказать, никто. Выступающий Марк Розовский говорит, что болен Витя Славкин и в самое ближайшее время у него закончатся деньги. Здесь же, что с огромным трудом проводят совещания молодых писателей. Я сам с такого совещания, где познакомился с Бондаревым. Какая-то смутная тяжесть у меня на душе, подумываю, получит ли Сидоров какой-то выговор, что наградили человека из другого союза.
Наконец, после двух часов работы все заканчивается. Выбрали главою союза опять Женю Сидорова, здесь он неутомим. Начинают церемонию премирования. Сначала назвали Сережу Чупринина за его словарь, я совершенно с этим согласен, это единственный бредень, который ухватывает ускользающее время. Потом награждают Марину Кудимову -- здесь и судьба, и жизнь в литературе. Потом объявляют меня. Премию дают нам -- это меня устраивает, и это объективно правильно -- Вале (посмертно) и мне. Пока я иду к сцене, решение созревает.
Мне уже вручили и диплом, и конверт с деньгами. Женя держит в руках тезисы и очень точно говорит. Я всего не записал, а когда я в трансе, я ничего не помню. Надо бы выпросить у него его бумажку. Я все время думал -- станут говорить: сделал литературу даже из смерти жены. Но я чувствую, что у меня за спиной Валя. Я, наконец, говорю. Я почти каюсь, что был резок и часто несправедлив, я говорю, как часто Валя поправляла меня, говорила о моей предвзятости. И наконец, я говорю последнюю фразу: "И сейчас Валя у меня за спиной говорит: "Есин, -- она всегда звала меня по фамилии, -- ты обойдешься без этих денег". Мы с Валентиной Сергеевной решили отдать эти деньги в пользу молодых писателей Москвы". Я положил эти деньги на стол президиума, все окончилось. Были хороши казенные пирожки, вина я не пил: за рулем.
Вечером я еще умудрился сходить в РАМТ на пьесу по трилогии Юджина О'Нила "Траур Электре к лицу". Как всегда, у А. Бородина это интересно. Зал был почти полон. Это редчайший случай, когда современный драматург пишет эпос, а современный режиссер и актеры этот эпос могут воплотить на сцене. Актеров не перечисляю, но, может быть, основным героем спектакля стоит назвать художника -- я его знаю давно -- Станислава Бенедиктова. Его движущиеся колоны, залы и портики постоянно напоминают о последнем пределе чувств, как в греческом эпосе.
Свободное копирование
