6 ноября 1875 года. Четверг
Я эти дни не писал оттого, что не о чем было писать, - это, во-первых, и во-вторых, потому что я боялся, как бы почтенный Лысак не отнял дневник у меня. Только что прочел трагедию Шиллера "Разбойники". Она произвела на меня сильное впечатление. Какой нужен был могучий гений, чтобы произвести подобную трагедию. Я прежде, признаться откровенно, сильно-таки сомневался в гении Шиллера. И вот наконец убеждаюсь в том, что Шиллер был необыкновенный человек. Уж я не представляю его себе толстым, обрюзгшим бюргером, с огромной кружкой пива в руках и трубкой в зубах.
Теперешняя погода заслуживает описания. Снег уже лежит повсюду. Я давно не видал такого чудесного зимнего дня. Небо совсем чисто, лишь там, полускрываясь в его синеве, плывет легкое, белое и полупрозрачное облачко, будто вытканное из легких кружев. Солнце начинает заходить, и весь плац покрывается мало-помалу тенью. Однако последние лучи солнечные еще блестят золотой нитью на снегу и, как бы прощаясь, блестят цветами радуги в снежинках.
Я думаю всегда о Марье Арсеньевне. Впрочем, об этом нечего писать, это само собой разумеется.
Тот же день перед обедом. Сейчас я испытал новое удовольствие: любовался через форточку спальни белизной снега, картиной крыш домов на Петербургской стороне и дышал свежим не гимназическим воздухом! Огромная редкость для меня в середине недели!