Днем в комнату, где я работал вместе с другими товарищами, зашел знакомый мне по Гельсингфорсу военный моряк Ванюшин, член Центробалта. Он сообщил, что сейчас уезжает в Гельсингфорс, и спросил, нет ли у меня каких-нибудь поручений. Я написал и передал ему бумагу в Центробалт с просьбой выслать в устье Невы небольшой военный корабль типа миноносца или канонерской лодки. У меня было твердое убеждение, что достаточно ввести в устье Невы один военный корабль, чтобы решимость Временного правительства пала. Конечно, в боевом отношении одна канонерка не ахти какая сила, но здесь шла игра на психологию.
Тов. Ванюшин обещал мое письмо немедленно передать по назначению. В результате, начав работу в качестве коменданта дома Кшесинской, я фактически превратился в нелегального командующего войсками.
Впоследствии на допросах царские следователи, поступившие на службу к Переверзеву и Зарудному, предъявляя мне мои же предписания с требованием на орудия и с вызовом кораблей, усматривали в этом юридические основания для того, чтобы квалифицировать события 3-5 июля как вооруженное восстание. Но эти их бредни нетрудно было опровергнуть тем, что если бы мы действительно подняли вооруженное восстание, то у нас хватило бы здравого смысла и знания тактики уличного боя, чтобы не идти стройными колоннами, а рассыпаться в цепь. Конечно, с моей стороны были сделаны некоторые военные приготовления, но только на случай самообороны, так как в воздухе пахло и порохом, и погромами. Однако этим мерам военной предосторожности не пришлось быть проверенными в деле, на боевой практике.
Вернувшись от Половцева, тов. Еремеев рассказал нам, что генерал, немедленно приняв его и Женевского, настойчиво уверял их в отсутствии каких бы то ни было планов, сулящих репрессии нашей партии. И в самом деле, 5 июля генерал Половцев атаки на нас не повел. Он предпочел отложить ее на один день, чтобы, дождавшись новых подкреплений с фронта, разом нанести "сокрушительный" удар. Но своими лживыми уверениями генералу никого не удалось обмануть.
