Только вечером 5 июля и позже, когда стали прибывать с фронта войска, социал-соглашатели почувствовали под ногами почву. И тогда сразу весь тон их выступлений по поводу нашей демонстрации стал гораздо задорнее, злее, наступательнее. У них пробудилась жажда мщения за свою временную растерянность. Но 4 июля на этом вечернем, перешедшем в ночное, заседании ЦИКа, когда Временное правительство почти не имело в Питере войск, на которые соглашатели могли бы опереться, когда, несмотря на позднее время, Таврический дворец был окружен целым морем приходивших и уходивших маянифестантов, меньшевистско-эсеровские лидеры вели себя сдержаннее.
Авксентьев, Дан и компания произносили длиннейшие, малосодержательные речи, в которых не чувствовалось пафоса борьбы, а были только вялые нападки и упреки по нашему адресу. Общее настроение ЦИКа было тревожным. События на улице отражались на психологии эсеровско-меньшевистского большинства.
Разыгрался один эпизод, живо воскресивший в моей памяти известные по описаниям сцены Великой французской революции. Едва Дан, облаченный в форму военного врача, передал кому-то председательский колокольчик и, спустившись на ораторскую трибуну, завел свою шарманку примерно часа на полтора, как вдруг на хоры для публики порывисто вбежал снизу один рабочий и истерически закричал:
-- Товарищи! Там, на улице, казаки расстреливают народ...
Словно электрическая искра пробежала по всему залу. Депутаты заволновались, некоторые поднялись с мест. Церетели, сидевший в президиуме, нервно вскочил и сделал попытку устремиться к выходу, но его сейчас же уговорили остаться на месте. Дан, прервав речь, сошел с трибуны и удалился из зала заседаний.
Через несколько минут он вернулся и доложил, что у кавалеристов, стоящих перед Таврическим дворцом, взбесилась лошадь, это вызвало панику, тотчас открылась перестрелка.
-- Но меры приняты, и сейчас уже все обстоит благополучно, -- закончил Дан свое внеочередное информационное сообщение и продолжил обвинительную речь против большевиков.
Незадолго до конца заседания рядом со мною появился Рошаль. Он сообщил, что кронштадтцы уже разведены по казармам, и очень хорошо отозвался об общем настроении наших друзей.
А когда заседание закрылось, мы с Симой вышли на улицу, дружески делясь впечатлениями богатого переживаниями дня.