Жандармы отвезли меня в пересыльную тюрьму, где я пробыл 10 дней. Потом перевезли в арестантском вагоне в Курск и поместили в курскую тюрьму, а дней через 8-9 выпустили без всяких допросов и дознаний.
Я себе представляю это глупое происшествие так: мои письма из Гейдельберга были даны на просмотр какому-нибудь неопытному жандармскому офицеру в Курске, который, найдя там опасные буквы "с.-д." решил, что надо возбудить дело и потребовать, чтобы харьковские жандармы доставили меня в курскую тюрьму для дознания. Потом мое дело просмотрел какой-нибудь старший чин, увидел, что никакой надобности в дознании нет, и приказал выпустить меня из тюрьмы. Однако курское жандармское управление не прекратило моего дела, а решило дать ему законный ход - послало его в Петербург на рассмотрение Особого совещания. Не знаю, сколь внимательно его рассматривали 4 чиновника, но они снова вынесли тот же приговор: два года гласного надзора в избранном месте жительства. Фактически на этот раз мне пришлось жить под гласным надзором только два-три месяца, ибо по случаю празднования 300-летия царствования дома Романовых был издан "милостивый манифест", которым сроки тюремного заключения и ссылки за политические преступления были сокращены, а гласный надзор полиции снят.