Я побежал на станцию. К счастью, от полуночи до 5-6 часов утра пассажирские поезда не останавливались на нашей станции (на линии Курск-Белгород-Харьков), а ночь еще была глубока. Прибежав на станцию, я увидел, что в пустом зале сидели на стульях два наших знакомых жандарма. Я спросил: "Где г-н ротмистр? Мне нужно поговорить с ним по очень срочному делу". - Один ответил: "Они отдыхают" и показал глазами на закрытую дверь в дамскую комнату. Я спросил: "Можно мне войти к нему?" Жандарм повторил: "Они отдыхают", но прямого запрета не изрек. Я погулял по пустому залу и видя, что жандармы дремлют и на меня не обращают внимания, осторожно открыл дверь в дамскую комнату. Ротмистр лежал на диване. Далее последовал разговор, который был одним из важнейших событий моей жизни.
Я: - Г-н ротмистр! Простите, пожалуйста, что я вас беспокою, но мне необходимо поговорить с вами по очень срочному делу!
Он: - Что вам угодно?
Я: - Вот вы сейчас арестовали моего брата по поводу присланной ему посылки с нелегальной литературой. Но это ошибка! Он не имеет к этой литературе никакого отношения. Могли ли вы освободить его, если бы я назвал вам имя того лица, для которого эта посылка действительно предназначалась?
Он: - Да, если бы вы не только назвали имя этого человека, но и представили мне достаточно убедительные данные.
Я: - Данными было бы его собственное сознание.
Он: - Г-н Пушкарев! Не загадывайте мне загадок, а скажите прямо, кто тот человек, о котором вы говорите!
Я: - Это я.
Он приподнялся, сел на диван, опершись руками на стол и, усадив меня, начал "серьезный разговор".
Он: - Вы что же, социалист?
Я: - Г-н ротмистр, видите, я не принадлежу ни к какой партии, но по убеждениям я марксист, и я интересуюсь рабочим движением вообще и жизнью профессиональных московских союзов в частности, и я просил одного моего знакомого прислать газеты и журналы и два-три экземпляра разных нелегальных изданий для собственного чтения. (В думскую эпоху российский гражданин имел право держать у себя и читать любые издания, но если полиция находила у него несколько экземпляров одного нелегального издания, то это уже квалифицировалось как "хранение с целью распространения" и подлежало наказанию).
Он: - Так знаете, г-н Пушкарев, в этой посылке было не два, а 200 экземпляров нелегальной эсдекской газеты "Правда".
Я (притворяюсь удивленным): - Ну, этого я его присылать не просил.
Он: - А кто этот "он"?
Я: - Я отказываюсь назвать его фамилию.
Он: - А почему, если вы не ожидали получения нелегальной литературы, вы дали вашему знакомому не ваш адрес, а адрес вашего брата?
Из этого трудного вопроса мне было трудно выпутаться, и я начал мямлить: - Да видите, г-н ротмистр, я не член с.-д. партии, но все таки я, может быть, на подозрении у властей, ибо в Харькове некоторые мои знакомые были арестованы, и власти могли заинтересоваться пакетом, присланным мне из Москвы, а имя и репутация моего брата совершенно безупречны, и никто не стал бы интересоваться его корреспонденцией....
Свободное копирование
