Между тем в Москве политическая полиция зорко следила за Н.Н., и приставленный к нему "шпик" увидел на почте, как он сдавал посылку в Прохоровку. Московские жандармы дали телеграмму курским, и ротмистр Юдичев перехватил эту посылку на почте.
Скоро после полуночи 10-го января, когда брат спал крепким сном, а я дремал, раздался властный стук в ворота и громкий лай наших шести сторожевых собак. В комнату брата вбежала испуганная горничная и сказала: "Николай Германович! Там пришли какие-то люди, много, в погонах, вас спрашивают!" А затем в комнату брата ввалилась компания из 8 человек: жандармский офицер, два жандармских унтер-офицера, местный становой пристав, с ним два стражника и двое понятых из местных обывателей. (В императорский период сохранялся обычай Московской Руси - приглашать "добрых мужей" из местных жителей, чтобы они следили за правильностью действий государевых "приказных" властей). Комната моя и Колина находились рядом, двери были широко раскрыты, и я хорошо видел и слышал всё, происходившее в соседней комнате.
После короткого формального допроса жандармы начали обыск. Ротмистр сел за стол и приказал жандарму подавать ему на просмотр книги из книжного шкафа. Последовала длинная вереница заглавий книг по разным отраслям сельского хозяйства, включая овцеводство и птицеводство. Посмотрев около 20 заглавных страниц, ротмистр потерял интерес к библиотеке брата и приказал открыть большой сундук. Увидев там множество разных инструментов, он спросил: "Г-н Пушкарев, а техника у вас есть?" Брат совершенно серьезно ответил: "Да вот тут в сундуке есть всякая техника - и столярная, и слесарная, и шорная". Ротмистр язвительно заметил "Да нет, я совсем не об этой технике говорю!" Брат сказал: "А какая же другая? Другой у меня нету!"
Ротмистр не стал объяснять этому сельскому медведю, что на социалистическо-жандармском языке "техникой" называются приспособления для тайной типографии, посмотрел на открытую дверь в мою комнату и вошел с двумя жандармами ко мне. Спросив, кто я, он сказал: "По смежности помещения, мы должны провести у вас обыск". Я сказал: "Пожалуйста!". Ротмистр открыл дверцы моего книжного шкафа, и тут его взору представились и Маркс, и Энгельс, и Каутский ... Он сказал: "А знаете, г-н Пушкарев, у вас есть много интересных книг". Я сказал "Да, г-н ротмистр, но все эти интересные книги изданы легально и куплены мною в Харькове, на Николаевской площади, в магазине Суворина". Он ответил: "О да! Я знаю! Вы имеете полное право покупать и читать эти книги. Мое внимание привлек только этакий, знаете, специфический подбор этих книге. Он, очевидно, сразу узнал ту коллекцию книг, которую встречал в библиотеках каждого интеллигентного социал-демократа.
Ничего интересного, кроме "интересных книг", жандармы в моей комнате не нашли. Моя партийная "явка", которая была бы для них весьма интересна, и которая 5 часов тому назад лежала у меня на столе, теперь мирно дремала в темном зале в 33-м томе энциклопедии. По окончании обыска, хотя и безрезультатного, ротмистр велел брату одеваться и идти с ними. Через час или около того к нам пришел посланный становым приставом стражник и принес написанную братом записку, в которой сообщалось, что на почте была обнаружена адресованная на его имя посылка с нелегальной литературой, и ротмистр сделал постановление о заключении его в Белгородскую тюрьму.
Тут я, как говорится, света Божьего не взвидел. Я знал, что студента, арестованного по политическому делу, немедленно изгоняют из университета, значит, я испортил всю его жизнь и возможную в будущем служебную карьеру. Я ругал себя всеми бранными словами и решил немедленно разыскать ротмистра и сказать, что брат не имеет к этой посылке ни малейшего отношения. К счастью, в Прохоровке все учреждения расположены по близости: железнодорожная станция, почтовое отделение, квартира станового пристава и - на краю поселка - наша усадьба. Я прибежал, запыхавшись, на квартиру станового и увидел там идиллическую картину: пристав и мой брат сидели за столом, на котором шипел самовар, и пили чай с вишневым вареньем. Ротмистра не было, он ушел на станцию (очевидно, приказав местной полиции доставить брата в Белгородскую тюрьму).