Затем наш разговор продолжался еще 10-15 минут, наподобие игры в кошки-мышки. Ротмистр старался меня "поймать", т.е. как-то оформить мое поведение в рамках уголовных законов, а я всячески увиливал, стараясь остаться в рамках марксистского мировоззрения.
Видя, что мышь не желает лезть в мышеловку, он прекрати эту игру и заявил: - Ну, знаете, г-н Пушкарев, ваши показания слишком неполны и неточны: кто вам прислал эту посылку, вы скрываете, что в ней бы ло, вы якобы не знаете. На основании столь недостаточных данных я не могу ничего изменить в ходе дела и не могу освободить вашего брата.
Холодное отчаяние стало заползать в мою душу, но Господь надоумил меня, и я сказал убеждающим, почти умоляющим тоном: - Г-н ротмистр! Позвольте мне поговорить с Вами не как неблагонадежный студент с жандармским офицером, а как человек с человеком. Ну зачем вам нужен арест моего брата? Он никогда не интересовался никакой политикой.
Ротмистр перебил меня: - Да, в этом я вам верю. Ваш становой пристав тоже сказал, что ваш брат никогда не был замечен ни в чем, и был очень удивлен его арестом. Но я думал, что эту посылку прислал ему какой-то еврейчик, и хотел допросить его, чтобы выяснить пути, по которым идет из Москвы революционная пропаганда.
- Ну, вот видите, подвел моего брата не еврейчик, а собственный брат. Клянусь Вам, что у него нет никаких знакомых революционеров, ни еврейских, ни русских, а значит, он не может сообщить вам реши тельно ничего интересного, ни об этой посылке, ни вообще. Я не Бог весть какой революционер, но все же я, хоть идейно, нахожусь в оппо зиции к правительству. Тогда как заключение брата в тюрьму, при сбз- нании, что он решительно ни в чем не виноват, может у него вызвать только озлобление против правительства
.
Ротмистр подумал и сказал: - Ну, хорошо, пусть будет по-вашему.
Тяжелая гора свалилась с моих плеч, мое сердце наполнилось буйной радостью, и я громко воскликнул: "Ну, спасибо, ротмистр!" и, встав со стула, низко, почти в пояс, поклонился ему.
Он рассмеялся и сказал: "Это первый случай в моей практике! Я 12 лет веду дознания по политическим преступлениям и это первый раз, что приходит ко мне человек, долго умоляет меня посадить его в тюрьму и когда я, наконец, соглашаюсь, он меня благодарит. Забавно! Ну, идемте к становому приставу".
Мы отправились вдвоем, дружески беседуя. Жандармы остались на станции. В квартире у станового ротмистр написал постановление, что ввиду моего заявления Николай Германов Пушкарев освобождается из-под стражи, а Сергей Германов Пушкарев подвергается заключению в Белгородскую тюрьму до выяснения обстоятельств дела.
После этого брат пошел домой, а мы с ротмистром вернулись на станцию. В 6-м часу утра подошел поезд на Харьков, и мы разлучились. Ротмистр, как полагалось офицеру, пошел в вагон 2-го класса, а я в сопровождении двух нижних чинов - в вагон 3-го класса. В Белгороде жандармы отвели меня в тюрьму и сдали под расписку начальнику тюрьмы. Так я моментально превратился из студента императорского университета св. Владимира в арестанта Белгородской тюрьмы (но одежда мне была оставлена собственная).
Свободное копирование
