Напряженно, до позднего вечера работаем в павильоне. Снимаем "Тарханскую усадьбу", "Детскую комнату" и "Гостиную". Укладывал в постель маленького Файбышонка, и он послушно, как вдумчивый, взрослый артист, слушал все мои команды и мгновенно их исполнял: входил в образ больного Мишеньки, медленно открывал глаза, едва шевелил пересохшими губами, метался по подушке - удивительно! Работал как профессионал, и это в три с небольшим годика!
Потом в эту же постель лег Иван и, входя в образ больного, но уже девятилетнего Миши, работал тоже прекрасно.
Несмотря на отдельные дубли, забракованные ОТК за нестыковку в кадре отдельных планов, и на то, что мое чтение "пушкинских стихов" снято общим планом и уникальный дубль не запечатлен (когда я не играл, а жил и плакал по-настоящему), несмотря на это, весь материал получился красивым, радующим высокой эстетикой изобразительной культуры. В интерьерах замечательно по свету и цвету передана эпоха.
Сходство с поэтом уже очевидно даже для меня. Впервые, глядя на себя, я и сам поверил, что на экране - Лермонтов.
Динамизм, присутствующий в последних сценах, необходим, и его надо добиваться в будущих сценах тоже.
Наталья задолго до съемок дубля начала входить в образ, сидела в дальней декорации - ей надо было заплакать в сцене ссоры близких.
Файбышонку тоже предстояло плакать, глядя на ссору из-за двери. Я честно предупредил его, что дам ему понюхать такую жидкость, от которой он заплачет, но когда перед дублем я поднес к его носу ватку с нашатырем, он доверчиво нюхнул, мгновенно градом покатились слезы - он заплакал по-настоящему от неожиданности и обиды, стал тереть глаза кулачком. Я сказал ему: "Открой глазки, опусти ручку",- и он послушно исполнил команду.
Замечательные эти дни сохраню в своей памяти. Каждый новый кадр - заветный клад в копилке, еще один бриллиантик в сокровищнице будущей картины, и хочется работать все лучше и лучше.
Свободное копирование
