Утром в павильон вбежала Наталья Бондарчук, схватила меня за руку и, плача, закричала: "Герасимов умер!"
Да. Ушел из жизни большой человек, крупный режиссер и педагог, а главное, добрый человек. Конечно, Сергея Апполинариевича оценят полностью, как бывает обычно, после прижизненного недопонимания. И "Толстого" его оценят. В нашем кино это первый настоящий фильм о гениальном писателе.
Перед съемкой я рассказал людям о случившемся и попросил минуту молчания. И сразу же, с утроенной силой, мы ринулись в работу. Сложившаяся в моем воображении сцена рождения сына и в пластике выстроилась довольно быстро. Олег взял, впервые за нашу работу, кинокамеру "Конвас" в "голые" руки и с удовольствием поворачивался с ней от окна к Наталье, от нее - к иконе, к моей маме (в роли повитухи), к тазам, к Арсеньевой и к отцу Лермонтова за дверью. Я кричал осветителям, стоящим у приборов за окнами, "делающим" молнии: "Левый! Правый! Обе!" И все воплощалось, вертелось, двигалось, озаренное вспышками молний.
Потом Галя Беляева привезла свое трехмесячное дитя, и мы, положив его в постель матери Лермонтова, сняли их вместе с сидящим подле отцом.
В это время мне показали фотопробы Бориса Плотникова на роль Пушкина. Я тут же показал их ему. Борис взял фотографии и сначала даже не понял, кто же изображен на них, а поняв, с радостной дрожью стал вглядываться в них. Кажется, он ближе всех к Пушкину, нужно утверждать.
Наталья Бондарчук весь день работала перед камерой в сложном душевном состоянии. Едва ли кто из учеников Герасимова был предан ему больше, чем она. Находясь в состоянии постоянной душевной готовности, она сыграла, вернее, прожила все свои куски.
Перед съемкой крупного плана Ивана, слушающего известие о смерти деда Димитрия, я решил сказать ему о С. А. Герасимове. Иван переспросил, не поняв, потом погрустнел. И в двух следующих дублях перед камерой стоял уже не ребенок - взрослый человек, начинающий постигать великую тайну жизни и смерти.
Еще утром я показал уже смонтированный и новый материал Борису Петрову. Вечером, по телефону, он с жаром высказал мне слова радости, сказав, что новый материал - "квартира Лермонтова" - поразил его своей глубиной и простотой выражения сокровенных мыслей.