Поженившись, мы договорились с Исаем, что с детьми подождем до окончания института. Первое время предохранялись как-то, а потом стали к этому относиться спустя рукава, но никаких "последствий" не было. А тут Тоня, что вышла замуж за месяц до нашей свадьбы, начала явно "наливаться". Исай, узнав про это, спросил - "а мы чего же?" И даже как-то рассказал свой сон, в котором покойная его мать сокрушалась: дескать, вы уже почти год женаты, а детей нет. «Ребёнка вам нужно завести!» - вспоминала я слова той женщины из последнего тамбура поезда. А раз Исай сам этого захотел, то и я обеспокоилась.
На нашу годовщину свадьбы мы пригласили в гости моих девчонок - Риту, Лиду, Аллу, Таню... Было это уже в другой "избушке". Из той летней кухни, где мы прожили почти год, перезимовав довольно суровую зиму, нам пришлось уйти: хозяева собирались ее сдать якобы родственнику, а скорее всего, они нашли более выгодных жильцов. Тогда отдельное от хозяев строение очень ценилось, а что зимой в засыпушке жить было невозможно – об этом никому из нанимателей, конечно, не сообщалось.
Но мы и не очень уговаривали хозяев нас оставить, потому что в соседнем доме как раз сдавалась просторная, хотя и дорогая, комната, и нас согласились впустить на время, пока мы не найдем чего-нибудь подходящего по своим возможностям или пока на комнату не появятся желающие, способные выложить запрашиваемую сумму. С нами в эту же комнату поселили ещё одну девочку-студентку, и возразить мы не посмели - с её деньгами как раз и выходила запрашиваемая хозяевами сумма.
Так вот, на годовщину мы с гостями сели за стол, и оказалось, что не хватает «одной ёмкости» под вино, и Таня со словами: "Ну, что, достанем нашу ёмкость?" - вытащила маленький, на стакан, китайский термосик с нарисованным на корпусе летящим аистом.
Подарок оказался символическим.
Через месяц Исай уехал в отпуск на Дальний Восток, а я осталась в городе сдавать сессию. Придя вечером с очередного экзамена, собралась поужинать. Только открыла кастрюльку с рожками по-флотски, как меня замутило, и возникло стойкое ощущение - ничего мясного не нать! Отдала своей «сожительнице» ужин, поклевала принесённую с базара клубнику и озаботилась: чего это вдруг? Этот наплыв тошноты был не первый. В последние несколько дней - уже заметила – стал раздражать дым сигарет.
Выкроила время и отправилась в женскую консультацию. Беременность подтвердилась. Воодушевлённая, я привезла эту новость в Хабаровск, куда к тому времени приехал из Биробиджана от родителей и Исай.
Новость мужу я собиралась сообщить в первый же вечер, после праздничного ужина по случаю нашего приезда, устроенного моими родителями. Однако вечер закончился не совсем так, как я планировала: Папа с Исаем, почокавшись, выпив и закусив, попев дуэтом, отправились прогуляться. Я пропустила момент сообщить родственникам радостную вещь и стала ждать мужа, предвкушая, как сделаю ему "сюрприз", когда мы уединимся. Наконец, наши мужчины заявились. Но не отрезвевшие, а наоборот: их развесёлое настроение наводило на мысль, что они побывали ещё где-то, и им там «добавили». Естественно, и Мама, и я развели мужей по супружеским ложам с речами очень и очень не умильными. Но радостная весть не желала терпеть до утра, и я, между словами: «Зачем столько пить?» и «Меры не знаешь!» выпалила: «Я беременная, а ты!..». В ответ раздалось пьяное: «Ты врёшь!».
Опять всё не так – ни счастливых ахов, ни объятий и благодарностей. Да что ж такое-то! Почему я никак не могу совпасть с той жизнью, что на экранах и в книгах?! На другое утро дулась, но родителям пришлось тоже сообщить. Папа был вне себя: «Внук! Только чтобы внук. А то одни девки кругом». - «Пусть хоть кто, лишь бы всё было нормально», - заключил мой муж, виновато меня поглаживая по плечу.
Отпуск у мужа заканчивался раньше, и в Томск он вернулся один с твердым намерением за время моих каникул добиться на заводе комнаты. В августе от него пришло письмо с известием, что комнатку нам выделили в заводском общежитии, но очень маленькую - семь квадратных метров. Мама на это известие не возмутилась: "Да где же там жить-то!", а смиренно изрекла: "Ну что, койку есть где поставить и - ладно". Я, конечно, уже пожившая в суперстеснённых условиях студенческого общежития и не видящая ничего страшного в малом количестве жилых метров, обрадовалась: во-первых, меньше придётся платить, чем за частный съём, во-вторых, не надо возиться с дровами, водой, помоями - все же какие-никакие удобства в общежитии должны быть.
Позднее выяснилось, что Исаю выделили комнату 18 кв.м в другом - по соседству - семейном общежитии: он уже тогда на заводе получил признание, как добросовестный, старательный, перспективный (учится в вечернем техникуме) работник. Да на нашу беду на заседании жилищной комиссии его заявление рассматривали с заявлением одной женщины, незамужней, в летах. И она, узнав, что ей выделяют бывшую кладовую, слёзно стала упрашивать Исая уступить ей большую комнату. «Вы ещё молодые, вам обязательно дадут потом другую, побольше, а мне уже всё – ничего не светит. Я столько лет мотаюсь по общежитиям, и теперь вот такую крохотную дают…» И Исай - что? правильно - пожалел эту женщину, про которую я потом услыхала много недобрых слов от знающих ее. Но Бог с нею.
В те годы для рабочего, жившего не с родителями, комната в семейном общежитии являлась непременным преддверием достойного жилья. Пока не было детей, никакой профсоюз на очередь простого работягу не ставил, и молодые снимали жильё за безумные деньги. Рассчитывать на комнату в общежитии они могли только «под угрозой» увеличения семейства. И в этом жилье они жили довольно долго, там могли рождаться и другие дети.
В очередь «на улучшение жилищных условий» в профкоме предприятия включали при условии, что в твоём жилище на каждого жильца приходится не больше квадратных метров «жилой площади», чем регламентировано законодательством, и если хотя бы на одну десятую квадратного метра эта норма была превышена - в предоставлении жилья отказывали. А норма эти была мизерная. В средине шестидесятых в Томске она составляла лишь четыре квадратных метра. Исключения из правил существовали, но для крайне ограниченного круга лиц: для активистов профсоюза, комсомола и партии - они могли рассчитывать на более раннее получение достойного жилья. Даже молодые специалисты порою селились в общежития и годами ожидали своей очереди на квартиру.
Очередь на жилье, не хуже крепостного права, приковывала людей к одному месту работы. И, чтобы ускорить получение вожделенной квартиры большей площади, люди шли на ухищрения: например, прописывали у себя пожилых родственников, живущих в деревне, которые, понятно, в городе не задерживались, а записавшись в домовой книге, возвращались к своим огородам и стайкам. Были и самовольные захваты, когда в освободившуюся комнату вселялись безо всякого ордера обремененные семейством бедолаги, у которых, кроме принадлежности к рабочим данного предприятия, других "заслуг" не было.
(Когда я сейчас читаю в соц.сетях ностальгические стоны о "бесплатном жилье" в СССР, то всегда думаю о собственном опыте - мы "получили" первое сносное жильё в возрасте под сорок, а до этого - семейные общежития или неблагоустроенные, коммунальные комнаты с метражом "по норме" - всё те же 4-6-ть квадратов "жилой площади" на человека).
Свободное копирование
