Давно мы с моим Папой не были так дружественно близки, как в этой поездке. Оба волновались, но не хотели показывать друг другу, как страшновато ехать в эту семью с тем грузом, который везём. Я, правда, не очень переживала: как бы ни сложились с новыми родственниками отношения при встрече, мы скоро уезжаем в Томск, и нас «не достанут». В любви Исая я не сомневалась, поэтому и встречи не боялась. Было лишь обычное чувство насторожённости, как при знакомстве с новым человеком – примут или не примут меня, не застит ли моя инвалидность глаза, не оттолкнут ли меня лишь по одной причине – «она - без ноги!» Папа же, как всякий отец, желающий гордиться своим ребёнком, понимал, что при всех моих талантах и способностях, в глазах людей я – не полноценна. И конечно, испытывал сложные чувства, подъезжая к дому свата.
Чтобы освободиться от мыслей о встрече, Папа завёл со мною разговор о своих делах на работе. И все три часа, проведённые в дороге, делился со мною общественными заботами: как не приемлет он нечестности в людях, как тяжело переживает, встретившись с предательством, хитростью, двурушничеством; как болеет он за дело, как тяжело ему, что в партии имеются приспособленцы и позорят ее. Папа рассказывал о случаях в цехе, когда он схлестывался с непорядочными, вороватыми людьми и не получал поддержки, понимания от таких же, как он, рабочих-коммунистов: те считали его скандалистом и обвиняли Папу в желании выслужиться перед начальством. Хотя эти "производственно-общественные отношения" меня мало трогали и на все папины сетования мне хотелось ответить одной фразой "Не бери в голову!", я слушала его и кивала. Я видела, какой Папа чистый и наивный человек, как ему трудно со своим обличительным характером, и как нужен ему человек, который бы поддержал, понял и разделил его взгляды.
Исай встретил нас на вокзале, и на автобусе мы доехали до домика, в котором жил Лазарь Хаймович с одиннадцатилетним сыном, новой женой Аней и её двумя сыновьями – старшим, уже отслужившим армию Яковом и младшим двенадцатилетним Вовой.
Вот что я знала о родительской семье своего мужа тогда и что выяснилось уже спустя десятки лет. Исай до 17 лет жил в семье отца Лазаря Хаймовича, еврея-переселенца из Литвы, откуда много евреев было вывезено в глубь СССР в конце тридцатых годов, когда в Германии пришел к власти Гитлер. "Зачем вы оттуда уехали?" - допытывалась я позже у свекра. "Иначе нас бы уже никого в живых не было", - отвечал он мне. У Лазаря было несколько братьев и сестер. Одна сестра, Хая, уехала вместе с ним также в созданную в те годы Еврейскую автономную область в составе Хабаровского края. Лазарь был женат на Цыле Моисеевне, кругленькой рыжей евреечке с веселым беззаботным нравом. Исай был вторым ребенком и родился накануне начала Великой Отечественной войны. Кроме него в семье было еще три ребенка. Старший Михаил, сестра Геня родилась после войны и в 1954 году - младший Сашка. Отец Лазарь был начитанный, знавший несколько языков, преданный семье человек. Но он всю жизнь проработал грузчиком на швейной фабрике и не пытался заняться более квалифицированным трудом. Все его устремления, как мне казалось, ограничивались хорошей зарплатой ("У него 4 класса, а он 400 рублей имеет", - как-то услышала я от него одобрительный отзыв о каком-то его знакомом).
Многое в характере моего свёкра выяснилось уже после его смерти. Он, оказывается, был сыном «врага народа» - его отца, Хайма Лазаревича (деда Исая), скромного сапожника артели «Пролетарий» из забытого Богом посёлка Биракан, арестовали в августе 1938 года, а в сентябре расстреляли в Хабаровске, обвинив шпионаже, согласно статье 58-6 УК РСФСР. Реабилитирован он был только в конце мая 1989-го года, а до того все его потомки жили, неся на себе последствия вины за несовершенное преступление.
Поэтому почти всю жизнь Лазарь прожил, вогнав голову в плечи, не пытаясь их распрямить, и целью его жизни было – только сохранить семью. Он не пытался дать детям образования, даже настроить их на учебу было некому. Мать - подсобная рабочая, уборщица, к детям относилась хоть и любовно, но о том, как они будут жить и чем зарабатывать себе на жизнь, не беспокоилась.
Муж её вернулся из армии уже после японской, когда малышковое "воспитание" Исая было благополучно завершено. Мальчишка рос как трава в поле. Как мне рассказывал Исай, жили они в бараке, вся семья в двух маленьких неблагоустроенных комнатках, одна из которых служила и кухней и прихожей. Соседями были такие же бедолаги, как и они. Все детство у него прошло около железнодорожной насыпи. Учиться он не любил и по два года отсидел во 2-ом и 6-ом классах. "Выйду из дома, сумку в кусты, а сам на платформы кататься целый день", - рассказывал Исай о своих школьных годах.
Закончив 7 классов, Исай уехал в Хабаровск, чтобы сдать документы в ремесленное училище на токаря. Но приехал он поздно, группы токарей были укомплектованы, и он поступил в группу кузнецов, хотя кузнечные огромные грохочущие механизмы ему были не по душе. Но он не хотел возвращаться из города в тот мирок, где вырос. От природы ему было дано доброе сердце, тяга к красоте, порядку, чистоте, но к сожалению, к душе его никто и ничто не прикоснулось в детстве. По складу характера будучи авантюристом - он кидался, как в омут, в очередное предприятие, не обдумав и не сверив его с чужим опытом, пусть даже из книг. Все шишки, что он набил в жизни, были не от ее незнания, а от бесшабашности. "Раз пошла такая пьянка - режь последний огурец", - вот его кредо. Не исключено, что наше знакомство и дальнейшие отношения тоже были, как в рамку, встроены в это кредо – раз принято решение, не отступать…
Впрочем, мы с ним в этом были схожи, только мой девиз звучал по-другому: «Так и только так!»
Свободное копирование
