Я училась уже второй год, когда произошло событие, вообще-то, типичное для молодёжного общежития, но всё же шокирующее: оно «потрясало устои», вносило в студенческую (вроде бы) стерильную среду реалии другой жизни, не той, какую нам показывали в кино и литературе.
В новом потоке студентов на первый курс поступила удивительной прелести девушка: невысокого роста, светло-русая, с нежно-розовым лицом, как нимбом окружённым слегка вьющимися волосами, выбивающимися из гладкой причёски. Широко открытые серые глаза, свежие розовые губы, ладная фигурка… Она нравилась всем – и девчонкам, и парням.
Сразу же ее взял под своё крылышко известный сердцеед нашей группы Серёжка. Каждый вечер эта парочка стояла у одного из окон второго этажа или на лестничной площадке. Укрыться в общаге было негде, а на улице сибирская погода: осенью дождь и слякоть, зимой - мороз.
Но одним Серёженькой девушка не удовлетворялась. Ежевечерне в нише для влюбленных у окна на втором этаже она обнималась и жарко целовалась с то с одним студентом, то с другим. С Сережкой ее видели чаще, чем с другими. Мы в комнате ее прозвали Целовальницей.
И вот вдруг Сергей - побоку, а в нише рядом с красавицей прочно обосновался Валера, один из самых умных парней из нашей группы, правда с довольно заурядной внешностью в отличие от хорошенького, кудрявого Сереженьки.
Гром грянул где-то в марте. На доске объявлений плакат: "Сегодня в Красном уголке состоится собрание девушек, проживающих в общежитии. Повестка дня: обсуждение аморального поведения такой-то (Целовальницы. то есть)".
Общага гудела. Такого еще не было. Тут же из комнаты в комнату понеслись подробности: оказывается несколько последних недель Целовальница, дождавшись, когда общага утихомирится и заснут девушки в комнате, впускала своего обожателя и ложилась с ним в постель. Девочки не сразу это обнаружили. Но утаить такое нельзя, ведь кровати-то в общежитии двухъярусные. Сначала соседки категорически требовали прекратить эти недвусмысленные свидания, а потом и пожаловались в студсовет. И понеслось - показательная разборка морального облика советской студентки у нас - на бабском собрании, и такая же разборка не менее советского студента – на собрании парней.
В назначенное время в Красный уголок набилась тьма народу. Присутствовала и пара преподавательниц: грузная химички с лицом ортодоксальной партийной функционерки и худощавая интеллигентка с острым носиком, читающая нам «Научный коммунизм».
Расселись. Дали слово одной из соседок «обвиняемой». Та, заикаясь и краснея, описала обстоятельства дела. Целовальница сидела, потупив глаза, и полыхала лицом.
- Что ты можешь сказать? – подала голос «химичка» после краткой паузы: никто из студенток не решался начать обсуждение.
Девушка подняла лицо, сузила глаза и спросила:
- А что такого?
Общее замешательство - не так должна была себя вести комсомолка советского вуза. Где раскаяние и покаяние? Где признание вины и обещание? Мы хотели, чтобы она была хорошей, но оступившейся. Как в фильмах, как в книжках.
Наша комната меж собой предварительно договорилась (из солидарности с Валерой – «не дадим своих в обиду») - если встанет вопрос о выселении провинившихся из общежития, просить студсовет о переселении Целовальницы к нам в комнату, типа - взять её на поруки.
Но Целовальница не вписывалась в образ каящейся! Она дерзила, грубила, потом замолкала под градом обвинений («Как так – «что такого?» Тебе предоставили общежитие, а ты вон что себе позволяешь! На всех наплевала, не уважаешь подруг!..») и упрямо глядела в сторону. Её щёки полыхали алым маком, глаз в пушистых ресницах почти не было видно – в общем, партизанка на допросе. Неловкость от происходящего испытывали все, кроме, может быть, преподавательниц. Хотя и они, наверное, скорее сочувствовали девчонке, чем были оскорблены. Но положение обязывало - необходима публичная порка.
- Как можно?! Комсомолка, первокурсница… Государство тебе предоставило возможность получить высшее образование, а ты – вон, чем тут занялась – парней принимать! Ты зачем сюда приехала? Учиться или развратничать?.. - гремела "химичка".
Такое тоже можно было увидеть в фильме или услышать со сцены, но тогда менялся и образ разбираемой - хитрая, нестойкая, пренебрегающая "нашими ценностями", развратная... Одним словом - отрицательный персонаж. Гнать калёной метлой!
Лично я испытывала потрясение. Ну, не было в СССР секса, не было! Марина - не всчёт... А тут опять – на тебе! Оказывается – есть. И не в среде недоучившихся обормотов, а среди советских студентов, будущих руководителей производства. Строителей коммунизма! Кошмар!
Ситуация на собрании становилась чреватой – «исключить»! Уже робких попыток сочувствующих сгладить вину и объяснить неопытностью почти не осталось.
Взрослым и более опытным студенткам было, в общем-то, ясно, что весь криминал в одном - для свиданий была выбрана девичья комната. Будь у парочки другие возможности, встречайся они где-нибудь на стороне, никому и в голову бы не пришло вмешиваться. То есть обсуждалось даже не поведение влюблённых, а то, что они «не там» встречались, цинично сделав свидетелями своих ласк посторонних. Потихоньку ворчали на девочек комнаты, обнародовавших эту историю: "Надо было в первый же вечер включить свет и выгнать ухажёра, а соседку предупредить, мол, ещё раз повторится, не обижайся, выселим через студсовет»). Наша Рита, было, подала голос с просьбой поселить «виновницу» в нашу комнату, но момент был упущен – страсти разгорелись, Целовальница не желала признавать свою вину, не просила прощения. Собрание бурлило.
И тут поднялась Людмила, сестра нашего преподавателя физики, сама девушка далеко не пуританских правил, но яркая и языкастая, чувствующая за собой приличную братскую защиту, если вдруг что…
- Чем мы тут занимаемся? – перекрыл её голос общий гвалт.
Все притихли.
- Зачем мы собрались? Смаковать подробности – как это у них происходило? Или выяснить причины, почему это стало возможно в общежитии, и как нам спасать человека? Ну, выгоним мы девчонку и парня из института. И что? Государство потеряют двух способных специалистов. Я уже не говорю о сломанных жизнях. Ты как себя ведёшь? – повернулась Людмила к Целовальнице. – Ты ж сейчас, как змея! Ты почему на нас шипишь и ядом плюёшься? Мы тебе зла желаем? Мы выручать тебя сюда пришли. Видишь, Валеркины одногруппницы тебя к себе просят. Ты можешь это понять?
Этой Людмиле, вообще-то, идти бы в адвокаты… Как она модулировала голосом, как обрушивалась то на собрание, то на его «героиню», на преподавателей, как сокрушалась собственной недогадливости, мол, «уже видели её в нишах каждый вечер и с разными, нужно было задуматься, а мы – где были мы?»
В конце своего монолога Людмила заявила, что комната, где она живёт, берёт провинившуюся под своё крыло, и пусть её самоё первую отчислят, если девушка не исправится.
Такое решение и вынесли. Позже наша Рита смеялась: "У бедняжки, наверное, ноги отнялись, когда перед нею встала опасность попасть в нашу комнату". (Уж где-где, а у нас бы точно ничего похожего произойти не могло – монашеская келья, а не комната).
А история эта закончилась довольно банально. Приехал отец девушки (кстати, в её родительской семье соблюдадись драконовские строгости, и девчонка, вырвавшись из-под опеки и почуяв свободу, пустилась во все тяжкие), Валеру обязали жениться, хотя он и так любил Целовальницу, а жениться не спешил лишь по причине "малолетства" – второй же курс всего. Они поженились, родили девочку, но вскоре разошлись...
Свободное копирование
