Электроламповый завод, где большей частью работали ребята из нашей группы, располагался в довольно внушительном кирпичном здании, до войны строившемся как корпус Томского медицинского института. Эта красная, грязноватая домина тянулась на целый квартал. Здание, похоже, строилось трёхэтажным, но приспособленное под завод, оно имело только два этажа – нижний – административный и со служебными помещениями (столовая, туалеты, душевые) и высокий второй, на котором без каких-либо перегородок размещались цеха. Вдоль них тянулся длинный коридор, сквозь высокие, редко моющиеся окна которого мутно виднелся заводской двор с редкой растительностью и скамейками вдоль асфальтированной дороги. На заднем дворе располагались стекольный цех и склады.
Меня определили работать ножечницей. Полуавтомат, изготавливающий ножки для электроламп шипел, стучал, пылал дюжиной газовых горелок, лязгал клещами-формами и не имел права останавливаться даже на обед. Запуск и настройка этого мрачного агрегата – дело тонкое: подобрать режим горелок, постепенно разогревающих до температуры плавления заготовку ножки, а потом, когда ей, размягчённой, придадут нужную форму, опять же плавненько снижающих разогрев, чтобы к концу цикла поворота всей карусели ножка остыла, а не треснула, - о, это было искусство. И настройщики полуавтоматов были чуть ли не самыми важными специалистами в бригаде.
Бригады у нас назывались «линиями». Каждая линия занималась выпуском отдельного вида ламп накаливания. Обычных, бытовых ламп я там не видела. Наша линия, например, выпускала лампы для шахтёрских касок.
С ножечниц линия начиналась. Наши хрупкие изделия подхватывались монтажницами, крепящими на электроды спирали накаливания. Женщины-монтажницы сидели за ярко освещёнными столами в белых халатах с лихо накрученными белыми тюрбанами на волосах и, вглядываясь в движущиеся по конвейеру перед их глазами ножки, крепили к тонким медным волоскам вольфрамовые спиральки. Студентов на эту операцию не ставили – за тот период работы на заводе, который нам отводился, стать квалифицированной монтажницей было почти не возможно.
Оспираленные ножки поступали на колбочные автоматы, а затем – к цоколёвщицам. В конце линии работали укладчицы и браковщицы.
Мне, ученице ножечницы, досталась не самая простая операция. Ножечный автомат – это такая карусель с гнездами, в которые две работницы должны были вставлять стеклянный штенгель (трубочку диаметром 5 мм), два электрода (тонюсенькие медные проволочки) и тарелочку (стеклянную муфточку). Перед работницей, у которой руки были прикрыты нитяными перчатками, предохраняющими от ожогов, карусель с пустыми гнездами останавливалась на полторы секунды, за которые и надо было загрузить весь или часть этого набора. Хорошие опытные работницы успевали за это время полностью загрузить гнездо, но обычно напарницы делили обязанности: первая грузила тарелочку и электроды, вставляя последние в два крошечных отверстия в гнезде, а вторая вставляла штенгель. Загруженные гнезда перемещались под газовые горелки, весь набор нагревался, ему придавалась форма лампочной ножки, далее шло остывание под струей воздуха, и готовые ножки снимались опять первой ножечницей и ставились в ленту-транспортер, находящуюся на уровне колен. Качественные ножки получались только в случае, если работницы овладевали автоматизмом движений и буквально сливались с работой всего полуавтомата.
Меня в первый же рабочий день посадили ученицей позади двух работниц, а уже через два дня я осталась сама-друга с Машей, моей первой наставницей. Некрасивая, веснушчатая, со шрамом на верхней губе, грубоватая и жадноватая молодая женщина быстро запсиховала от моей неумелости: "Я с нею никакого плана не сделаю!" Я прекрасно понимала, что освоюсь: не было ещё такого дела, которое бы мне не давалось, но нельзя же было ждать, что в течение нескольких дней я начну "гнать план". Электроды не желали попадать в отверстия, я нервничала, Маша покрикивала, по щекам моим струились слёзы.
Мастер, понаблюдав за нашей работой, пересадила меня на другой полуавтомат в пару к Гале Совик. Та встретила меня улыбкой: «Ничего-ничего, тут никакой хитрости. Ты, главное, не психуй, расслабься. Давай я буду впереди – на электродах, а ты суй штенгель…». Так мы и начали трудиться тандемом. И с ее поддержкой я, наконец, освоила эту операцию. «Смотри,Нина, ты одна заполняешь весь автомат, я бездельничаю!» - говорила она мне, когда я, увлекшись, как заведенная заполняла и заполняла гнезда.
Веселая, красивая, лицом похожая на Монику Витти, с копной золотых кудрей, с прекрасной фигурой, Галя стала моим кумиром. Она, как и я, любила петь, и ох – какие концерты мы с нею задавали во время работы.«А ты «Хорошо, когда снежинки падают» - знаешь?» - спрашивала она, и я в ответ заливалась: «И от них белеет всё вокруг», Галя подхватывала: «Хорошо, когда тебя обрадует твой любимый, твой хороший друг…». Работницы на соседних автоматах поначалу пробовали нас перепеть, но оставили эти попытки. Наши голоса разносились по всему цеху, хотя шум от газовых горелок и работающих полуавтоматов в цеху стоял такой, что обычный голос был слышен лишь рядом с говорящим.
В цехе работать тяжело: газ, шум, от горелок пыхал жар, а окна нельзя было открывать - температурный режим нарушался и шел брак; нельзя было и отлучаться, и если кому-то приспичивало, то оставшийся делал работу за двоих – рабочий ритм не мог прерваться ни на минуту.
Ножечницам полагалось бесплатное молоко, и они считались работающими в горячем цехе. Молодые женщины, которым едва исполнилось тридцать лет, все были бледные, оплывшие от постоянного сидения.
Но заработки там были неплохие, и я уже через месяц получила ученические восемьдесят рублей. Деньги тратила экономно: решила скопить на авиабилет и после сдачи зимней сессии вырваться хоть на недельку в родной город. Для этого надо было только заранее сдать экзамены, поскольку нам, рабочим студентам, каникулы не полагались, только предоставлялся сессионный отпуск.
Само собой, что от былой моей общественной активности при такой занятости не осталось и следа - ведь четыре дня в неделю у нас было по две пары лекций и лабораторных, да библиотека, да подготовка к практическим занятиям. Чуть не во второй месяц работы на заводе в обеденный перерыв ко мне подошел паренёк: «Ты – Нина Герман? После смены зайди в комитет комсомола». – «Зачем?» - «Надо выполнить одно поручение. Ты ж комсомолка?». Тут меня просто раздуло изнутри, покраснели щёки от возмущения. «Какое ещё поручение?» - «Надо закупить логарифмические линейки, вот ты это и сделаешь». Уж зачем им нужно было закупать эти линейки и сколько – не знаю. Но мне тогда так трудно жилось, так приходилось выкраивать время на всякую разность – постирать, сходить в баню, хотелось в театр, я не высыпалась хронически, у меня уже образовались «хвосты» - это у меня-то!.. « Не приду!" - обрезала я. - «Почему? Разве…» - «Не могу, у меня времени нет!»
Впервые, вероятно, я тогда сказала «нет» на подобную просьбу. Впервые не обрадовалась, что кому-то буду полезна, а отстранила от себя человека. Мало того, впервые тогда уловила, что вот этому парню и всей пославшей его компании на меня глубоко наплевать – они даже не удосужились узнать ничего: кто я и что, а просто ткнули пальцем в алфавитный список влившихся в заводскую организацию комсомольцев: «Вот она сходит». И это тоже стало опытом в жизни. С этих пор я отстраняла от себя «поручения» и бралась за что-то лишь по собственной инициативе, автоматически взвешивая собственные возможности, вдруг резко заявившие мне о своей ограниченности.
Свободное копирование
