В конце сентября моя группа вернулась из колхоза, и я наконец-то смогла познакомиться с новой своей компанией. В группе было двадцать человек, причем две трети - парни. Все - вчерашние школьники. Стажа рабочего ни у кого не было, и нам, по существующему тогда порядку, предстояло полтора года, (а точнее - три семестра) совмещать учебу в институте с работой на производстве. На "Электронных приборах" готовили специалистов для электронно-вакуумной промышленности, и свой стаж «отрабатывать» мы должны были на "Лампочке" - Томском электроламповом заводе, том самом, у которого высадил нас тогда трамвай, и на который шли те удивившие меня рабочие. ТЭЛЗ находился на пересечении улицы Советской и проспекта Кирова. А жить я стала в общежитии по адресу «Студгородок, 11, что сравнительно неподалеку от завода. Но для меня и это расстояние было существенным.
В первых числах октября мы уже появились на заводе, и на каждого была оформлена трудовая книжка. Так началась моя трудовая жизнь.
Наше общежитие - это П-образное здание из старых черных бревен с одной почему-то белой оштукатуренной стеной, обращённой к клубу ТПИ, где размещалась и столовая института. Когда-то, до революции, это двухэтажное здание служило трапезной женского монастыря, размещавшегося на территории Студгородка. Длинное, с двумя крыльями, оно имело несколько входов, но открыт был только один, остальные - намертво заколоченные. Наша комната - на втором этаже почти над входом в "общагу", но вход на второй этаж с этой стороны здания заблокирован. Чтобы попасть в комнату, сначала пройди до конца коридора по первому этажу, (а это добрых метров сорок), а затем вернись уже по второму этажу к своей двери. Такие же проходы делались каждый раз, когда шел в туалет или в «умывальню», размещенные на первом этаже неподалеку от входа в общежитие. Времени у меня эти «проходы» отнимали уйму!
Про оборудование подсобных помещений в общежитии можно слагать поэтический цикл («из какого сора растут стихи...»), но правдивее, конечно, - чернейшую прозу. До сих пор в мои сны приходят этот туалет и умывальная комната (и сдаётся, что так будет «оборудован» мой личный ад, когда Там назначат наказание за все мои земные грехи): открытый с трёх сторон загаженный толчок, к которому надо идти по скользкому полу с сантиметровым слоем подозрительного цвета жидкости, и умывальная комната с эмалированными, облупленными, грязноватыми раковинами, около которых ты, полуголый, тоже открытый всем, моешь волосы, а полотенце обмотано вокруг пояса, и в любой момент может раздаться визг из-за шутника, "ошибшегося" дверью.
Душевой в общежитии не было, постирочной – тоже, бельишко можно было сушить лишь в комнате… Ни буфета, ни холлов с телевизорами. Лишь длинный, тускло освещенный коридор с покатым, щелястым полом и плохо оштукатуренными стенами с дверями в комнаты.
Из нежилых помещений лишь «красный уголок» - отдельная комната, заставленная аудиторными расшатанными столами, куда мы уходили заниматься по ночам, если была такая необходимость – перед экзаменами или контрольными точками; да ещё на первом этаже, в большой комнате с пустым дверным проёмом находилась огромная печь, от которой, вероятно, когда-то, при монашках ещё, отапливался весь дом. Печь эта никогда не топилась, и помещение использовалась студентами лишь для кратковременных ночных посиделок, да и оттуда «посидельщиков» быстренько удаляли парни, дежурящие на вахте. Трудно понять, почему из этого помещения не сделали ещё одну комнату. Возможно, разрушь ту печь, рухнул бы и весь дом.
Тогда, на первом курсе, на 16-ти квадратных метров нашей комнаты расселилось семь человек: шестерым общежитие было предоставлено, и еще одна девушка жила "зайцем" - на ночь для нее ставилась раскладушка. Две кровати были двухъярусные, как в солдатских казармах. В комнате умещались еще стол и две тумбочки. Так жили во всех комнатах - мест в общежитиях на всех студентов-иногородников не хватало.
Поддерживать порядок в таких условиях было очень не простым делом. Поэтому в каждой "общаге" существовал студсовет из активистов-студентов, строго следящий за соблюдение правил проживания. У нас не было вахтеров «со стороны», у входа дежурили поочередно парни-старшекурсники. В каждой комнате был староста, организующий дежурство, получающий на себя и следящий за сохранностью немудреного инвентаря (утюг, тазики, графин и прочее), чего конечно на все комнаты не хватало, и дело старосты было это обеспечить. Чистота поддерживалась поочередным дежурством жильцов. Ежевечерне представители студсовета обходили комнаты и проставляли оценки за внешний вид комнаты, которые заносились в висящей около входа (вблизи вахты) демонстрационный разграфленный лист ватмана в виде разноцветно закрашенных треугольников: красный - пятерка, голубой - четверка, зеленый - тройка, ну а черный - понятно, пара. За несколько пар для одной комнаты следовало предупреждение, обычно рекомендовали сменить старосту; если опять серия черных треугольничков - выговор по факультету, а потом могли и выселить всю комнату.
В комнатах не было ни одной электророзетки, и гладить приходилось в «красном уголке» на специальном, стоящем в углу, столе, (и мы, студентки-первокурсницы, стесняясь и тщетно прикрывая объект труда спинами, гладили свои трусики и лифчики). Но во всех комнатах было по радиоточке - единственное "средство массовой информации", доступное в то время. Газет мы не выписывали -. не было никакой уверенности, что они дойдут до комнаты.
Мало-мало обвыкшись, новоиспеченные студенты приобретали вскладчину электроплитку (строжайше во избежание пожара запрещенную студсоветом вещь), "жучок" - лампочный патрон, в верхней части которого высверливались отверстия, куда вставлялись медные гильзочки, подпаянные к контактным точкам патрона. В эти гильзочки вставлялись штырьки штепселей от той же электроплитки или утюга, а, по мере "прибарахления", - и настольной лампы или даже магнитофона.
Время от времени в общежитии устраивался "шмон" с участием председателя и членов студсовета и коменданта. Естественно, о шмоне негласно сообщалось заранее, и все эти компрометирующие и вообще-то опасные с точки зрения пожаробезопасности предметы, тщательно прятались. Ребята из студсовета никогда не подводили, а вот внеплановая проверка могла кое-кому обойтись боком: за обнаружение "жучка" все виновники (жильца «застуканной» комнаты) могли лишиться права проживать в общежитии до конца учебного года. Но мы жили далеко от "проходных троп", и пока внеплановая проверка добиралась до нашего угла, мы, оповещенные, могли кристально чистыми глазами смотреть на любого нежданного гостя - все у нас было "О' кей". И надо сказать, что за время моего проживания в общежитии ни разу пожаров не было. Все прекрасно понимали, чем грозит пожар в нашем старом, трухлявом, с заколоченными запасными выходами, деревянном клоповнике, за каждое место в котором (при острой нехватки жилья для студентов) не на шутку схватывались старосты и кураторы студенческих групп.
Одним словом, первый год в институте был для меня "закаляющим" - настолько было много обстоятельств и бытовых, и связанных с учебой, с работой, казалось бы, непреодолимых или крайне осложняющих мое существование, что, вспоминая это все сейчас, я просто удивляюсь, как не сорвалась от этих мелких и крупных сложностей, не плюнула на этот постылый Томск и это занюханное общежитие и не рванула домой, под родительское крылышко.
Из-за физической неприспособленности лазать под кроватями меня освободили от обязанности мыть полы, а для равновесия общей справедливости выбрали в старосты комнаты: составлять график дежурства; распределять обязанности по поддержанию в порядке комнаты (занавеси, шкафчик, стол, тумбочки); организовывать смену белья, держать связь со студсоветом на предмет не проворонить «шмон», следить за исправностью электроприборов… Да мало ли, что ещё нужно делать, чтобы в комнате было жильё, а не спальное купе!
Свободное копирование
