С первого сентября наша 152-я группа полным составом, за исключением меня, отправилась "на картошку" - в районное село на сельхозработы. Я почти ни с кем не успела познакомиться. В общежитии остались студенты последних курсов. Меня на сентябрь определили работать кем-то вроде делопроизводителя в деканате.
Я перебирала какие-то бумаги, печатала (у Мамы на работе я немного двумя пальчиками научилась печатать на машинке), подшивала входящие, заполняла графы каких-то ведомостей. Деканат размещался в десятом корпусе ТПИ возле Лагерного сада. Пока главный корпус ТИРиЭТа на площади Революции ремонтировался, мы, его студенты и преподаватели, обретались в корпусах ТПИ.
Уходила я с работы, как и было предписано, в 5.30 вечера, когда никого, кроме меня и вахтерши уже в корпусе не было. Однажды пожилая тетя в будке остановила меня на выходе вопросом: "Что это у вас в сумке?" Из моей сумки выглядывали две длинные трубки. Ей со скуки привидилось, вероятно, что я какой-то инвентарь выношу из корпуса. А это были детали от моей трости. К этому времени я уже научилась ходить без палочки, когда не было скользко. Но после дождя глинистые дорожки были не безопасны, поэтому я постоянно носила в сумке сборный вариант трости, сделанный Папой. В Томске в последних числах августа и первых - сентября идут частые дожди, даже ливни, а город тех лет был почти не асфальтирован, и ходить по мокрой глине и со здоровыми-то ногами было сложно. Я помнила скандал, учиненный такой же вахтершей из главного корпуса по поводу брюк на абитуриентке и, не вступая в пререкания («себе дороже»), молча вытащила и продемонстрировала, что за «механизм» несла в сумке. Вахтерша не нашлась, что сказать. Это была мрачная женщина, и по выражению ее лица я поняла, что лишила ее удовольствия закатить скандал. Очень ей, видно, хотелось потребовать от меня бумажку с разрешением вынести палку из корпуса.
Я потом не раз сталкивалась с чётко выраженным трояким отношением к своему состоянию: одни были очевидно расположены помочь хоть чем-то, без унижения; вторые - подчеркнуто равнодушны, никак тебя не выделяя, а третьи открыто выражали неприязнь. Не зависело это отношение ни от возраста, ни от статуса человека. Объяснение в поведении людей первой группы простое – сострадание, милосердие, умение чувствовать людскую боль, как собственную. Равнодушие же и плохо скрываемую неприязнь у людей второй категории можно отнести к неприятию внешнего уродства, болезненному, ревнивому отношению к попиранию совершенства и природы.
Но у меня создалось чёткое убеждение, уже начиная с Мамы, что народ погрубее, малообразованный, находящийся на нижних ступенях социального положения и достатка, как-то более безжалостен и требователен к инвалиду. Не знаю, есть ли однозначное этому объяснение. Можно попытаться объяснить и мамину требовательность желанием подготовить меня к будущим неудачам и лишениям, закалить характер, воспитать трудолюбие и привычку не надеяться на других. Можно объяснить и отсутствие сочувствия у других, кто пусть и чуть удачливее тебя (то есть – не инвалид и ещё не стар), но помыкаем и судьбой, и людьми, стоящими выше по социальной лестнице, что они используют любую возможность самим поглумиться над ещё менее удачливыми, хоть на мгновение подняться над кем-то… Люди разные в этом отношении. Я относилась ко второй группе – ненавидела свой облик и наделяла всех, кто обращал ко мне неприязненный или равнодушный взгляд, такими же качествами и не винила их, просто избегала по возможности. Вполне естественно, что с возрастом я постепенно «переходила» в группу сочувствующих.
С возрастом любой человек набирается жизненного опыта, в котором есть и эпизоды, просто требующие милосердия: люди заболевают сами, старятся родители и близкие люди, рождаются нездоровые дети. Если раньше ты сторонился нездоровых, слабых, неуклюжих людей, они раздражали тебя, мешались, действовали тебе на нервы, тормозили твой стремительный путь, то, например, сломав ногу и какое-то время походив в гипсе, ты начинаешь понимать – каково тем, кто вынужден с негнущейся ногой ходит всю жизнь. Как-то знакомая студентка, походив на лекции недели две в гипсе, обратилась ко мне: «Слушай, как ты живёшь? Я тут поездила по автобусам, по нашим лестницам институтским походила – всё время тебя вспоминала: ты ж всю жизнь так!»
Так и получается, что даже в холодных или очень молодых людях просыпается милосердие и сочувствие, когда они или сами хоть на недолго окажутся в ситуации неполного владения своим телом, или кто-то очень близкий потеряет способность совершать все, к чему приспособлено наше тело, и прежде равнодушный или раздражаемый инвалидами человек окажется удручённым свидетелем или частичным заменителем этой утраченной функции.
(Добавлю, что очень редко вижу такое прозрение в мужчинах. Женщины, вероятно, более склонны к «самообразованию» в душевном сочувствии. Об этом свидетельствуют хотя бы примеры сцен в транспорте: первыми уступают место немощному человеку девушки и женщины. Молодые (и не очень) мужчины расстаются со своим местом с большой неохотой и даже на просьбы «уступить место» отвечают иногда довольно грубо)…
Свободное копирование
