Описывая свои первые дни вне дома, где мамина опека освобождала меня от забот о быте, а папина - позволяла решать проблемы с протезом, я не касалась этих тонкостей, разве вот про баню да постирушки, да про то, как решалось с питанием. И создаётся впечатление, что ничем я тогда не отличалась от своих соседок, разве – внешним видом.
Конечно, это не так. Отсутствие «нижней конечности» (как это значится в медицинских документах) прилично осложняло мне жизнь теперь, когда своё жизненное пространство я организовывала сама. Начиная от – успеть вовремя на ту же консультацию, экзамен, автобус, идущий в нужную мне сторону, в столовую до закрытия – кончая уходом за протезом (забота, вообще не ведомая моим подружкам) – всё это теперь полностью было на мне, и не организуй я это на должном уровне, не вылезти бы мне из жизненных передряг и мелких неурядиц.
Слава Богу, от природы я получила мозги, системно мыслящие.
Без каких-то умственных построений в голове сам собою вырисовывался график дня, разбитый на более мелкие графики организации того или иного сегодняшнего «мероприятия». Самой большой ценностью становилось время. С ним у меня должны были наладиться добрые отношения. Я не могла сократить время, необходимое для прибывания в нужное место, приложив физические усилия, потому что утратила способность ускорить своё перемещение бегом или хотя бы поспешным шагом.
Костыли были заброшены через год после операции и больше в повседневности не использовались. Как бы ни был неудобен протез (а это было тяжёлое, громоздкое, стучащее, плохо сидящее, причиняющее много боли, ненадёжное, вдруг принимающееся иногда громко скрипеть – сооружение), но непререкаемое желание быть по виду «как все» - полностью исключало возможность моего отказа или, хотя бы время от времени, «измены» этому подобию ноги. К тому времени в бесснежное время я уже не пользовалась постоянно тростью, хотя всё время «на всякий случай» носила её с собою в сложенном виде. Ещё дома Папа разрезал мою деревянную спутницу на три части, на токарном станке выточил переходники с резьбой, и при необходимости я могла быстро свинтить детали в одно целое.
Как-то при поездке по Томску увидала в окно вывеску - «Протезно-ортопедическое предприятие». Машинально отметив: "Ага! Значит, это учреждение в городе есть", я не удосужилась запомнить ближайшую остановку. Уже через неделю себя ругнула за непредусмотрительность: протез вдруг начал громко скрипеть. Дома в таких случаях я жаловалась Папе, он вооружался маслёнкой, раскручивал чего-то там в моей «ноге», смазывал какие-то детали – и скрип прекращался. А тут – у меня даже инструментов не было, да и что там надо откручивать? И маслёнки не было…
Я села на тот же маршрут трамвая и стала старательно глядеть в окно. В двух остановках от нашего общежития увидала на одном из зданий уже знакомые слова: «Протезно-ортопедическое…». Вышла на ближайшей (совсем рядом) остановке.
Старое, двухэтажное, из красного кирпича здание. Сумрачный вход, грязные коридоры, ведущие куда-то вглубь здания, лестницы - одна в цоколь, другая - на второй этаж. Поднимаюсь вверх, несколько дверей, одна приоткрыта, заглядываю – никого, стою, жду. То ли я в обед попала, только никто так мимо и не прошёл. Через пять минут спускаюсь в цоколь. Мимо идёт, прихрамывая, толстый, в летах дядька в рабочем халате. Обращаюсь: «Можно спросить?» Он останавливается, слушает и ведёт меня в полуподвальное, остро пахнущее кожей и чем-то едким, помещение: «Ты подожди вот тут, сейчас приду». Через несколько минут возвращается с ещё одним, сухощавым, с бельмом на глазу, по возрасту явно тоже бывшим фронтовиком. Тот садится и начинает разбирать мой протез, прислушиваясь – откуда скрип. Наконец, открутив стопу, смазывает шарнир, снова всё собирает, отдаёт со словами: «Надо, как ещё заскрипит, придти и новый заказать. Давно носишь?»
Приходить и здесь заказывать? Я оглядываюсь. В моём городе в таком же учреждении тоже не мёдом намазано, но такого сумрачного, грязного, воняющего помещения я ещё не видела. Благодарю за работу и жалуюсь, что у меня даже инструмента нет, чтобы раскрутить протез. «А! Так вот тебе ключ!» – и мне вручается плоская, под углом изогнутая штуковина, у которой с одной стороны отвёрточный профиль, а с другой – рожковые выступы, и я уже углядела, куда их совать, когда откручиваешь стопу. «А где можно солидолу взять?» – спрашиваю: во время ремонта я не сидела безучастно, а всё ловила взглядом и слухом. «Вообще-то, это вазелин технический, я тебе сейчас дам немного…» - «Нет, - останавливаю его, - не надо…» Смазочная субстанция, вижу, тёмная, а завернуть её шматок для меня мастер намеревается в газету. Где я буду это хранить и когда он мне теперь понадобится? Лучше уж в аптеке купить вазелину, там он всё же в упаковочке…
(С тех пор эти два «инструмента» - протезный ключ и баночка с вазелином - лежали в моей сумке неизменно).
С этого похода на Томский протезный завод во мне пошёл подспудный процесс «приспосабливания» к новым условиям.
Дома, когда все мои проблемы решали родители, я осваивалась со своим новым состоянием физически: привыкала к костылям, потом к протезу, к новой походке, училась падать (да-да, падать тоже надо с умом, чтобы уберечься от ссадин, не порвать одежду и чулки, не выбить пальцы рук, чтобы не упасть навзничь, уберечь голову, не сломать конечности). Я научилась, падая, поворачиваться вниз лицом, успеть откинуть от себя «ручную кладь» - палку, сумку, подставить под себя руки и спружинить на них тело. Подниматься из этой позы сложнее, чем из боковой или со спины, зато гораздо меньше вероятность что-то ушибить или сломать.
И вот теперь настала очередь включения способностей мозга: запоминать нужную информацию. В дальнейшем я уже не заставляла себя запоминать ближайшую дорогу в нужном направлении, не искала особых ориентиров. Постепенно я привыкала, что мой мозг сам выдаёт (без моих раздумий) лучший вариант маршрута по скользкой дороге, решение – подниматься ли на эту возвышенность прямо или поискать окольный путь…Надо было только "прислушаться" и поверить внутреннему побуждению - "иди туда!".
Постепенно - уже автоматически - я могла сориентироваться: сколько времени понадобиться, чтобы добраться в ту или иную точку города из своего «пункта А»; в какое время лучше идти в столовую, чтобы там не было наплыва посетителей; как избежать стояния в очередях (никто и никогда не обращал внимания на девушку с палкой или хромающую, и я всегда вставала в хвост очереди, палку пряча за спину). Вообще, очередей я старалась избегать, меняя график посещения публичных мест: позже или раньше наплыва посетителей обедала в столовой; пораньше вставала, чтобы занять место в библиотеке; в кино ходила или на ранние киносеансы, или сразу после лекций, когда служащие на работе, студенты - в столовых, библиотеках...
До сих пор мои спутники со мною иногда спорят: «Пойдём сейчас (или попозже).., давай по этой дороге..., куда ты?» Я же иду без раздумья, полагаясь на интуицию, убеждённая: самый оптимальный путь в данных условиях – этот. Меня считают строптивой – я не спорю: не буду же каждый раз объяснять, что давно поняла – моя голова работает самостоятельно, выбирая наиоптимальнейшее, наименее энергоёмкое, времясберегающее решение возникшей проблемы с перемещением в пространстве.
Когда-то я думала, что мне помогают мои способности: как же! отличница в школе, особо развитые извилины… Ничего подобного! Там, где надо было этим извилинам хорошо работать, они довольно часто сдавали. Просто у меня развивались особые способности, потому что в них возникла необходимость: от них зависело моё устройство, размещение, выживание, наконец, в этом мире здоровых людей, где у всех сверстников по сравнению со мною была огромная фора.
Но были и потери: усиленно работая по части приспособления в сложных условиях своего носителя (меня, то есть), мозг упускал информацию о внешней жизни. Раньше я её не получала из-за ограниченности жизненного пространства, теперь у меня не хватало времени её усваивать и осмысливать. Общественная жизнь страны шла совершенно мимо сознания. Сфокусировалась одна цель - окончить институт.
Свободное копирование
