Воспоминания...Можно ли исключать какие-то эпизоды, если они затрагивают сферу очень-очень личного? Не интимного, но почти. Никакое взросление не обходится без... Даже не знаю. Вот в книге "Лестница Якова" Людмилы Улицкой прочла фразу: "У половины девочек класса при виде Никиты включалась программа продолжения рода..." Она - биолог, ей виднее, но всё же меня в этой фразе что-то очень коробит. Не могу я согласиться, что уже в пять лет во мне "включалась" эта программа. С чего бы в еле проклюнувшемся росточке "инстинкт продолжения рода"? Другое это, совсем другое...
Но, помолясь, продолжу.
На 13-том году я в первый раз влюбилась по-настоящему.
Нет, первый раз я ощутила, что мальчики - это что-то не то, что они вызывают другое к себе отношение по сравнению с девочками, на пятом году. Смутно очень помню, как с малышом из нашей группы мы уединились в спальне детсада под кроватями и играли «в доктора». Что там было? Не помню. Конечно, мы снимали трусики и разглядывали друг друга, как делали это врачи при нашем осмотре. Что еще? Лет через 7 я с этим мальчишкой в одном отряде пионерлагеря была и избегала его, как только могла – стыдилась, наверное, помнила еще, что же было во время этой игры «в доктора». А лет в 5-6 я впервые ощутила, что некоторые мальчики вызывают к себе совершенно другие чувства, нежели знакомые девочки..
Мы тогда жили еще в старом доме, в коммуналке на улице Серова. К соседям, живущим в нижнем этаже приезжал из города родственник, звали его Валеркой. Сколько же ему было лет? 13? 15? Он умело играл на гитаре (пропала я! Всегда меня поражали люди, владеющие умением играть на музыкальном инструменте). С той поры песня "Расцвела сирень-черемуха в саду" из только что тогда вышедшего кинофильма, которую Валерка лихо пел во дворе, для меня - как, наверное, зов охотничей трубы для старого коня. "Как услышу - все во мне заговорит."
Плохо помню развитие своей "любви", но как я пряталась за угол дома, стоило этому мальчишке появиться во дворе, как преследовала его, прячась за деревьями (что было легко, учитывая мой рост), как выглядывала в жгучем желании его видеть и не менее жгучем чувстве "нельзя, не должен он видеть меня, узнать, что я так хочу его видеть". Быть рядом и страх - это нельзя! Почему? Непереносимость такого счастья, желание провалиться сквозь землю, сделаться невидимой, чтобы безнаказанно с благоговением взирать на обожаемое лицо, слышать этот чудный голос…И как же я напугалась, когда уже 10-тилетней встретила его как-то в городе, и он со смехом вознамерился подойти, говоря своему спутнику: "Погоди-ка! Постой!" и направляясь ко мне. И опять - сквозь землю бы провалиться, так я не хочу этого воспоминания, этой встречи. "Пошли быстрее!"- говорю я подружке, сама почти в ужасе, что придется заговорить с ним: а вдруг он напомнит, как я от него бегала…
Вообще я была не равнодушна к красивым, а главное, лихим мальчикам. Тихони, даже и красавцы, меня не привлекали. У нас в соседях жил очень умный еврейчик Леня, сын безответной тети Риты. Меня с ним связывала дружба, мы менялись книгами, диафильмами, могли подолгу разговаривать об увиденном и прочитанном. Как-то он передал мне записку: "Нина, давай с тобою переписываться". Хоть бы что-то во мне шевельнулось! Я написала ответ: "Леня, зачем нам с тобою переписываться, если мы через стенку живем", и понесла письмо в соседнюю квартиру. На стук он вышел с мокрым лицом и намыленными руками. Я протянула ему книжку, в которой лежал ответ. "Ты прочитала, что я написал?"- спросил он сквозь стекавшую с губ воду. "Боже, какой он нелепый!" - подумала я, сунула ему книгу, сказала, что ответ в книге и ушла. Увы, ценность душевной красоты в отрочестве мне осознавать было не дано...
А вот к внешне красивым и мужчинам, и женщинам я сохранила тягу и по сегодня. Это даже не влюбчивость, я не жажду с ними общаться, разговаривать, я просто люблю на них смотреть. А поскольку этого не принято делать открыто, то мне приходится любоваться ими исподтишка, украдкой.
Вот и моя тяга к Вадиму Бражникову так выражалась. "Мы жили по соседству, встречались просто так..." Двери наших квартир смотрели друг на друга. Вадиму было 15 лет, а мне шел тринадцатый. Сначала у нас были обычные дворовые отношения: игры в "казаки-разбойники", лапту, потом в шахматы. И вот обычно запросто выигрывая у него партию одну за другой, влюбившись в него, я катастрофически поглупела и стала ему позорно проигрывать. "Э, Нин, ты совсем играть разучилась!" - довольно смахивал он фигуры с доски, а я краснела и не знала куда девать руки и глаза. Кончилось тем, что я стала бояться попадаться ему на глаза.
Гулять мне полагалось только до десяти вечера, а он уже ходил в клуб на танцы. Выключив в комнате свет, я у окна поджидала его с танцев. Когда Вадька появлялся на тротуаре, ведущему к дому, я бежала к входной двери и приникала к замочной скважине, следя за каждым его движением: как он искал ключ в кармане, открывал дверь квартиры, дверь захлопывалась, и я шла спать с легким сердцем: ОН ДОМА. Естественно, Вадим ни о чем не догадывался, я для него была такая малышня! Но Мама быстро раскусила мои маневры и, наверное, поделилась с дядей Мишей, Вадькиным отцом. Тот тут же стал звать меня "невесткой". Это слово просто изводило меня, и уж с дядей Мишей я старалась не встречаться вовсе. Зато все свои чувства и симпатии обрушила на младшую сестренку Вадима - Оленьку, пухлую, розовую кудрявенькую трехлетку. Бражниковы доверяли её мне, и мы гуляли с Оленькой по поселку до тех пор, пока какой-то оголтелый велосипедист не налетел на нас на дорожном повороте. У Оленьки оказалась сломанной ключица, и наши прогулки с нею прекратились к моей печали. Операция "излечила" меня, сама не знаю - как.
Потом было еще несколько влюбленностей - Толик Лунев - некрасивый, веснушчатый, но играющий на баяне и лихо пляшущий чечетку. И Боря Маслов - тонколицый брюнет, тоже удивительно играющий на баяне. В него я влюбилась после Вадима. Он сопровождал игрой на баяне занятия в школе. Перед началом каждой смены в школе обязательно была 15-тиминутная физкультразминка. Все школьники выстраивались вдоль коридора и под музыку под управлением физрука «делали упражнения». Я была свободна от этого (ходила тогда на костылях), выпрыгивала в коридор, становилась на углу, заложив руки за спину и прижавшись к стене - и слушала "Парень-паренек, золотистый огонек", не сводила глаз с баяниста. Борьку я обожала года полтора.
Летом 58-го я познакомилась и очень подружилась в пионерском лагере с его сестрой Нелькой - красивой, светлоглазой оторвой. Она мне нравилась и как сестра Борьки, и вообще - своей независимостью, бойкостью. Но что-то случилось тогда. Вдруг Неля не только охладела ко мне, но стала меня избегать. В растерянности я не знала, что подумать и как реагировать. Даже наша воспитательница ее урезонивала, так она была груба со мною, когда я искала её общества. А потом она упала с качелей, очень сильно расшиблась. А я сидела в медпункте, меняла ей на голове холодные полотенца и плакала: "Нелечка! Нелечка!". Ее увезли домой, больше мы с нею не встречались. Так и осталось для меня загадкой - почему Нелька отвернулась от меня. (Когда такое случалось во взрослой жизни, я понимала - сплетня: кто-то зачем-то стравливает людей. Возможно, это объясняет и то охлаждение).
Надо ли говорить, что после операции я не потеряла свой влюбчивости, но если раньше проявлять ее мне не разрешали строгие установки Мамы ("Стыдись, ты же девочка!"), то теперь я стала стесняться своего вида. И если влюблялась, то свой интерес, как могла, маскировала восхищением какого-то достоинства "моего предмета" - "Он здорово играет на баяне, я обожаю его слушать", "Он здорово танцует, я люблю смотреть, как он отплясывает", "Он здорово поет, я просто заслушиваюсь", "Как у него здорово получается в волейбол (футбол, на турнике), у меня дух захватывает" - вот мое объяснение, почему я глаз не свожу с "предмета". Мне нравилось почти одновременно несколько мальчиков: один хорошо играет на баяне, другой красивый, третий очень ловкий на физкультуре. Кажется, я могла влюбиться во всех сразу.
Я тоже ловила на себе взгляды некоторых мальчишек. Похоже, это была пора общей повальной влюбчивости. Год назад наш шестой класс почти всем составом ежевечерне выбегал на зимнюю горку, построенную на центральной площади поселка, и уже там были заметны взаимные симпатии у некоторых пар девчонок и мальчишек. Я к тому времени еще не созрела, как мальчишеская подружка. Для меня показать, что какой-то мальчик мне нравится больше всех - это было бы так стыдно, что и подумать нельзя. Да и соседский Вадька занимал тогда место в моем сердце. И вот мне четырнадцать, сердце свободно, а "тот, кто нравится - меня обходит стороной". Мне самой казалось, что я очень ничего и могла бы претендовать на внимание выбранного мною объекта обожания, но мальчики оказывали внимание всем в моем окружении, Свете в том числе, но не мне. Те же, которые смотрели в мою сторону - мне не нравились, взгляды их даже раздражали - не то это. Постепенно во мне сложилось убеждение, что испытать влюбленности в себя нравящегося мне мальчика я не смогу, и с этой мыслью приходилось сживаться.
Летом после седьмого класса я поехала в заводской пионерский лагерь. И там влюбилась по уши в пионервожатого нашего отряда Кравцова Сергея (потом оказалось, что он еврей и зовут его Феликс). Как я страдала! Он относился ко мне очень доброжелательно. Я была председателем совета дружины лагеря, активно участвовала во все мероприятиях, рисовала и сочиняла заметки в стенгазету, организовывала выступления в конкурсе самодеятельности, играла в шахматы на спартакиаде. Мне все удавалось, я была влюблена. Сергей конечно же почувствовал, что я "не ровно к нему дышу", и как мог остужал меня: "Ну что, Нина, что ты тут стоишь?" - замечал он меня в сумерках, притихшей недалеко от скамейки, где он сидел. Я тяжело вздыхала - что ему ответить, что для меня нет на земле другого более желанного места? Приехав из лагеря домой, я первым делом заручилась, что меня отправят на следующую смену. Увы, Сергея уже в лагере не было, что-то случилось у него дома, и его место в отряде занял ну такой зануда Игорь, которого я всю эту тягомотную лагерную смену третировала в отместку за отсутствие Сергея. Через полгода я встретила Сергея на новогоднем балу в заводском клубе. С ним была хорошенькая полненькая брюнеточка, но сердце мое уже не дрожало на него. Мы поулыбались и покивали друг другу - все.
Свободное копирование
