Не моя мысль, что каждому человеку при рождении дается талант, а скорее всего - несколько. Это как саженцы, данные тебе небесами (у Мих. Пришвина есть этот образ), которыми ты должен засадить сад свой, ухаживать за ними, и они дадут тебе плоды, которыми ты будешь кормить себя и свою семью и продавать, если захочешь. И никто не вправе посягнуть на этот твой сад, именно потому, что саженцы от Бога. Никто не вправе заставить тебя свой талант поставить на чью-то службу, кроме тебя самого. Притча из Евангелие о талантах, данных рабам уехавшим господином с приказанием распорядиться с наибольшей пользой ими, мудра до беспредела. Но в начале пути долг родителей и учителей разглядеть в ребенке эти таланты и не дать сорнякам - случайным увлечениям- их забить.
Я рано стала противоречить взрослым, оберегая свою независимость. "Ты всегда была непокорной дочерью!" - как-то уже взрослую меня упрекнула Мама, но я и не могла быть другой, такая уж родилась. Но вот профессию мне выбрала все же Мама.
В нашем рабочем поселке были люди просто бедные, средние и "богатые". Бедные (рабочие низкой квалификации, почти неграмотные, многодетные, много пьющие) и "средние" (такие как Папа, трудолюбивые, но малообразованные люди, мастера цехов, бухгалтеры, служащие, продавцы, столовские работники) жили в одинаковых двухэтажных домах или бараках, иногда, спружинившись, выстраивали себе частные немудрящие домишки, ходили в баню, пользовались удобствами на дворе. И были "богатые" люди - это те, кому посчастливилось получить хорошее образование или сделать партийную карьеру. Это были начальники цехов, директора магазинов и других сфер услуг, конечно, партийные боссы. Они жили в кирпичных благоустроенных домах ("кирдомах"), их дети ездили в Артек, одевались и обувались в такие красивые одежды, о которых мы, дети из неблагоустроенных домов, и помечтать не могли. Если нам удавалось попасть в гости в такую семью, то мы дивились невиданной и удобной обстановке, интересным вещам, лежащим на столах и на полках, плюшевым скатертям, длинным шелковым халатам хозяек, задрапированным окнам. Но никогда у меня не возникало вопроса: а почему этого нет у моих родителей? Мы привыкли воспринимать это как данность - они богатые, хотя в школе и твердили: у нас все равны, в Октябре не стало ни бедных, ни богатых. Чтобы сравняться с этими людьми, считала моя Мама, необходимо быть «ученым», т.е. закончить институт.
Про университеты Мама ничего не знала, и я считала по наивности, что университет - это что-то высшее, больше, чем институт, и учиться там труднее. В представлении Мамы существовало только три вида института: инженерный, учительский, врачебный. Других она не знала. С больными иметь дело, если станешь врачом - это как-то хлопотно и опасно, учителем быть - не дай Бог, тут с двумя дочерьми нет сладу, а в школе сколько детей! Лучше всего быть инженером. Все начальники - инженеры, богатые, хочешь хорошо жить - иди учиться на инженера. Так с малых лет нам и твердилось: надо быть инженером. И хотя я противилась этой участи, попыталась после 8-го класса поступить в технологический техникум, учиться на швею, а после одиннадцатилетки решила пойти учиться "на прокурора", но ничего из этого не вышло. В техникум меня не взяли из-за слабого зрения, а в юридический - я попала под ту самую хрущевскую школьную реформу, когда прежде, чем поступить на некоторые специальности, в том числе и на юридическую, выпускники школ должны были отработать в народном хозяйстве не менее двух лет (чтобы жизнь «понюхать»). Я не захотела терять эти два года и сразу после школы поступила "учиться на инженера".
А были и другие дороги...
Все предметы в школе давались мне легко, кроме русского - все норовила запятую поставить там, где в интонации была бы пауза. Фантазии переполняли мою голову. В каких только ситуациях под впечатлением прочитанного я себя ни воображала! Каждая прочитанная, конечно понравившаяся, книга переживалась мною "изнутри". Я поочередно представляла себя то одним героем, то другим... А кино! О! Вот фильм "Руслан и Людмила", тот, старый, где герои не говорят, а только действуют, а за кадром читается пушкинский текст на фоне музыки (наверное, Глинки, я тогда еще не разбиралась, чья где звучит музыка). Мне прямо казалось, что Людмила- вылитая я с лица. Но мне нравилась не она, а ехидная Наина, у той было живое старушечье лицо, и я, стоя перед зеркалом, с наслаждением гримасничала, произнося ее тексты. Я обожала пересказывать фильмы нашим дворовым ребятам, которым не удавалось еще их посмотреть. Ух, и напридумывала я сцен, которые, на мой взгляд, были там очень уместны и делали героев еще "красивше", еще романтичней.
Фильмы в то время выходили очень редко, в заводском клубе их показывали по 2-3 дня. На понравившиеся фильмы я просилась у Мамы еще раз, но никогда выпросить у нее денег на это не удавалось. Однажды, когда я посещала старшую группу детсада, был случай. Шел фильм "Золотой ключик", от которого, конечно, я была в восторге, но посмотреть его еще раз - об этом не могло быть и речи. Дело было летом. Фильм показывали в 9 утра на детском утреннике (так назывались сеансы для детей). И вот чего я сотворила. Вооружившись ножиком с широким лезвием, натрясла из фанерной копилки через щель мелочи на стоимость билета и пошла, зажав ее в кулаке, в детсад. Не помню, что я врала воспитательнице, чтобы она позволила мне прийти в детсад попозже. Конечно, меня не отпустили, поскольку Мамы рядом не было. Садик был неподалеку от дому, и в старшую группу я ходила самостоятельно. Я постояла в раздевалке, снедаемая сомнениями и страхом, понаблюдала, как приходят дети, и воспитательница направляет их в группу, и, наконец, решилась - потихоньку выскользнула за двери и понеслась в клуб, на утренний сеанс - посмотрела фильм еще раз, а потом вернулась в детсад. Помню, как я в одиночестве сидела в столовой детсада и ела завтрак, когда вся ребятня гуляла. Вероятно, вечером мне влетело от Мамы, которой конечно воспитатель рассказала, что я заявилась в детсад почти в 11 часов - вот этого я уже не помню. Но сам этот эпизод я вспоминаю с удовольствием. Вероятно, впервые я тогда почувствовала сладкий вкус свободы, когда я сама собою распорядилась.
Фильмы и книги были моей страстью. И пение... Музыка, песни звучали во мне сразу же, как только я открывала глаза. У нас в семье пел Папа, в молодости он был участником самодеятельного заводского хора, Мама умела плясать, но петь - у нее совсем не было слуха. У Папы же был красивый баритон. "Споемте, друзья, ведь завтра в поход, уйдем в предрассветный туман..." или "Хвастать, милая, не стану..." Это были его любимые песни. И еще песни его родной Украины: "Ты ж минэ пидманула, ты ж минэ пидвела..." За два дня до смерти, лежа в общей палате, умирая от диабетической гангрены, в присутствии Мамы, просидевшей у изголовья до последний его минутки, Папа вдруг начал петь и перепел, кажется, весь свой репертуар, насколько позволяли ему силы. Больные и врачи заглядывали в палату: "Что происходит?", а Папа, исхудавший, прикрытый одной простыней, уже без одежды, чтобы легче было за ним ухаживать, пел в последний раз по душевной потребности, уже смутно понимая, наверное, где он и что с ним.
По утрам, просыпаясь, я начинала петь, а потом уже - говорить. Детям очень скучно каждый день выполнить одни и те же процедуры. Автоматизма еще не выработалось, потребности нет - чистить зубы, умываться, стелить постель - ну такая скука... Но Мама постоянной ругается: "Как не стыдно, ты же девочка!" Я себе поставила условие: не пою, пока не умоюсь и не застелю постель. Помогло! Недели за две умывание перестало быть в тягость, я старалась от него отделаться - и запеть.
Как-то утром в радиозаставке к утренней зарядке я спросонья услышала мелодию, которая показалась просто волшебной. "Что это такое? Я еще раз хочу её!" Была даже мысль написать заявку на радио и попросить исполнить ту музыку, что звучала утром такого-то числа этого месяца в 7 утра перед зарядкой. Позже я определила, что это был "Неаполитанский танец" из "Лебединого озера" Чайковского. Вот с этой музыки и началось мое знакомство и увлечение классической музыкой. Как и во многих «пролетарских» семьях, "симфонии" в нашем доме не уважались. И хотя в сталинские времена они довольно часто звучали на радио (так повышали культуру народа), Мама безжалостно выключала репродуктор, а позже - приемник "Балтика" : "Опять симфония", - недовольно ворчала она. Но я уже уловила, что эта музыка - не песни, ее не напоешь. Но когда ее слышишь, то начинает петь внутри тебя, хочется смеяться и плакать одновременно, так тебе делается хорошо, и потом, когда уже замолчит оркестр, она остается в тебе и звучит где-то в глубине то ли головы, то ли груди, и не проходит чувство "как все славно, хорошо".
В 10 лет родители сделали мне два подарка - шахматы и лыжи. На лыжах я не много накаталась. В Хабаровске зимы малоснежные, ветреные и морозные. В поселке ходить на лыжах было негде, а выходить за поселок – одной не хотелось, а спутников не было. А вот в шахматы меня Папа научил играть довольно прилично. Я даже принимала участие в районных шахматных соревнованиях, представляя свою родную школу №37. Как правило, соперницами у меня были девочки из 9-10-го класса, и нередко я выигрывала.
Одновременно начались увлечение "сценой". Несколько ребят из ближайших домов объединялись в группки, меж них распределялись роли в нехитрых детских сценках. Откуда попадали к нам сценарии - ума не приложу. Они были так примитивны, так наивны... Отрепетировав, мы устраивали "концерты". Зрители - та же ребятня, но помладше, усаживались на ступеньках лестничного пролета, а мы "артисты" на площадке первого этажа разыгрывали спектакль. Это могла быть или свободная вариация на тему последнего увиденного кинофильма, или придуманная самими (или подслушанная где-то) сценка, но удовольствие, доставляемое этим театром и зрителям, и "артистам", было огромным. Конечно, при этом здорово шерстили шкафы в поисках подходящих маминых юбок, папиных шапок, на "сцене" использовался реквизит из кухонь... Потом за все это попадало от мам, т.к они ничего не могли найти на положенном месте. Строго настрого нам запрещалось брать "для театра" одежду и домашнюю утварь, но мы, конечно, были уличными, не паиньками, и одежда и бытовые и кухонные вещи продолжали участвовать в наших спектаклях...
В школе, когда к нам пришла «литераторша» Нина Александровна Парфенова, был создан драмкружок, и к новогоднему празднику мы - пятиклассники - подготовили несколько сценок из "Зайки-Зазнайки" С.Михалкова. Мне поручили роль Лисы, а Волка играл Генка Глазунов, староста из нашего класса, худущий второгодник из очень многодетной и очень бедной, потерявшей на войне отца, семьи. Генка выделялся из нашей среды большой серьезностью и суровостью. Я его как-то к взрослым причисляла больше. И вот про него (вернее, Волка) я должна была петь: "Очень Серого люблю!" Ох, с каким трудом мне давались эти слова на репетиции. Но после этого спектакля очень долго меня окликали: "Лиса!" В пионерском лагере я занималась тем, что устраивала "театр одного актера", пересказывая в лицах сценки знаменитых комиков Тарапуньки и Штепселя. У нас дома было несколько пластинок с записями этих артистов, которые я без труда запомнила и потешала всех желающих, копируя в одном лице обоих комиков. К школьным и лагерным смотрам художественной самодеятельности мы со Светой-подружкой обязательно готовили или стихотворение, или песню, или сценку. Как-то в пионерском лагере наш отряд занял первое место, хором спев "Город над вольной Невой..." из репертуара М.Бернеса, а организовала (за два дня) и запевала в этом хоре я.
Я взрослела, входила в юность с ее мечтами, желаниями, ощущением наступающей свободы распоряжаться собою... и осознанием своей ущербности. После седьмого класса попыталась поступить в технологический техникум учиться на швею. В ту пору в магазинах трудно было купить платье на меня. Родителям хотелось одевать меня получше, чтобы хоть как-то скомпенсировать физический недостаток. Тогда мы познакомились с посельской элитной портнихой Людой. С детства она не могла ходить без костылей, кажется, из-за перенесенного полиомиелита. Шила она только на жен начальников и других посельских знаменитостей. Вероятно, ее тронула схожесть наших с нею несчастий, и она согласилась шить платья и мне. Вот глядя на материальное благополучие этой женщины, Мама и уговорила меня пойти в техникум. Я уже говорила, что в нас с Галей ни дома, ни в школе ни в коей мере не развивалось честолюбие и стремление осваивать какие-то карьерные высоты. Но даже документы в техникум у меня не приняли из-за слабого зрения.
И еще один мой возможный дальнейший путь был перегорожен в эти же годы. Училась я в школе очень хорошо. А это было как-то не свойственно детям простых рабочих. Обычно хорошо и отлично учились дети начальников, т.е. людей, имеющих хорошее образование. Девочки этих элитных родителей, как правило, получали еще и образование в музыкальной школе поселка, поскольку у родителей была финансовая возможность платить за дополнительное обучение, купить музыкальный инструмент. Выработался стереотип: если ребенок хорошо учится, значит, он из семьи, где образованные, хорошо зарабатывающие родители. И меня часто спрашивали, не учусь ли я в музыкальной школе. Конечно, это была моя розовая мечта - уметь играть хоть на каком-нибудь инструменте. Но увы, среди нашей родни никто ни на чем не умел играть. Несколько раз я пыталась "подмазаться" к знакомым, играющим хотя бы на гитаре, но учить меня вот так, на общественных началах, желающих не находилось. И вот в седьмом классе Папа нас с Галей повел на прослушивание в музыкальную школу, обосновавшуюся в ДИТРе. Конечно, нас приняли, т.к. музыкальным слухом и чувством ритма нас Бог не обделил. Однако дома нас ждал скандал. "Зачем это? У нас что - деньги лишние платить за музыку?! Вырастут, захотят - сами выучатся." - был мамин вердикт. Папа развел руками.
Действительно, денег лишних в доме не было. Считали каждую копейку. Все финансы были в руках у Мамы, и экономия была строжайшая. Каждая покупка одежды или обуви воспринималась мною, как незаслуженный подарок; я испытывала чувство вины, что на меня были потрачены деньги, да еще такие большие. Естественно, когда мы обзавелись семьями, и у нас с Галей подрастали свои дети, мы их отдавали учиться в музыкальные школы, тем более что наши мальчишки наделены от природы музыкальным слухом. Все наши четыре мальчика играют на гитарах. У Гали в доме появилась скрипка, у нас - пианино, и эти инструменты не молчали. Но мы с Галей выросли, а ни на чем играть, как Мама надеялась, не научились - время ушло.
А моя дорога могла бы пойти в искусство, может быть, в искусствоведение. Но увы… Ничегошеньки я не знала, никаких специальностей (например, литературоведа, филолога, искусствоведа), которые требовали бы окончания института, только три зримые дороги лежали передо мною, те, которые знали наши родители: учитель, врач или инженер. Мой кругозор был страшно узок. Посёлок и малообразованная среда, в которой я росла – причины этого. Если бы мы хотя бы в городе жили или была бы я более свободна в общении! Никуда не ездили – даже в ближайший город редко-редко: экономия да и Мама боялась отпускать с глаз – вдруг что случится.
И вот я уже второй десяток лет на пенсии. Не люблю определение «по старости», лучше – «по возрасту». Ушла в 55 лет, имея полный рабочий стаж около 30-ти лет. (Обучение в вузе в стаж у нас не входит, как известно). Закончила я технический вуз, работала преподавателем в вузе, училась в аспирантуре, потом работала в научных учреждениях. И всё это было – не моё.
Куда бы я себя сейчас направила? Конечно, если уж не избежать было технического вуза, то в область компьютеров. (В мои годы эта сфера чуть-чуть только намечалась. В институте у нас был курс "Матмашины", мы осваивали тогда "Проминь" ("Луч") - украинского производства, размером в огромный гладильный стол, изумительно элегантную, серо-голубую вычислительную, программируемую с помощью перфокарт и штекеров, умницу-машину, в которую я была просто влюблена)...
Но лучше бы мне было направиться всё же в гуманитарные сферы. Страсть к чтению, отличные отметки за содержание сочинений - заведомо указывало на мои филологические и лингвистические способности – «любовь к языку»: значит, на факультет филологический или в институт иностранных языков, скажем, на переводчика. С иностранными у меня тоже было всё в порядке: английский – беспрекословная пятёрка, да и уже взрослой освоила на разговорном уровне несколько языков. Увлечение театром – в институт культуры, изучала бы историю культуры. Голос и музыкальный слух – в музучилище, прежде, конечно, закончив музыкальную школу. Это вот навскидку…
Много, очень много разных профессий и специальностей, которые можно освоить и прекрасно трудиться физическому инвалиду. Главное, помочь ему разобраться и вовремя остановить, если он выбирает дело не по плечу или не по таланту. Тягаться со здоровыми работниками можно только в умственной деятельности. Те же профессии, которые требуют ещё и физического здоровья, не дадут инвалиду выразиться в полной мере.
Конечно, быть, скажем, инженером-конструктором и сидеть за кульманом – можно, но тут ещё надо учитывать и пол. Женщина-конструктор будет находиться позади коллеги-мужчины, даже и здоровая.
Поэтому, выбирая профессию, инвалид должен не романтически стремиться к звёздам, а трезво оценить: сможет ли хотя бы твёрдо стоять на земле.
Свободное копирование
