10 мая 1941 года
Приходил ко мне Саша Дубровский. Он рассудил по-простому:
— Да бери ты свою Аню, поезжайте вы с ней на Украину, может, у нее там и родственники есть, судя по фамилии! Там, да еще в Средней Азии, Грузии и Армении браки разрешают заключать на два года раньше, чем в России, — южные темпераменты, что ли, учитывают? Я узнавал, я тебе точно говорю, это у них по закону... Устроитесь, будете работать и учиться, а потом, со временем, вернетесь в Москву, если захотите. Или там останетесь, если там полюбится: ведь «широка страна моя родная», да еще как широка! А мы любим изо всего делать оглушительные проблемы, сами же и создаем «непреодолимые» трудности. Это я тебе говорю, Коля, это ты создаешь! Хоть беги и топись!
Эффектно высказался, но невыполнимо. Похоже на увоз невест в девятнадцатом веке. С той «небольшой» разницей, что тогда кое у каких женихов все же были имения, лошади и кареты, и они могли не бояться за провал «операции». А тут как быть? А тут! К тому же до армии остались считанные дни (хоть это и месяцы, но все равно все произойдет очень скоро), и Ане не шестнадцать, нет, ей пока даже и не шестнадцать! Какой уж тут отъезд на Украину! Самый настоящий авантюризм, и незачем Сашке склонять меня к несвойственным мне мыслям и поступкам, он только меня будоражит, я ведь совсем растерян!
Был бы я безответственным, легкомысленным парнем, я бы давно написал Ане, и сделал бы это с легкостью... Да... Ну, и что бы тогда получилось? Встречи тайком ото всех, и они привели бы — к чему?! Боже мой! Я за голову хватаюсь, просто и лоб и виски трещат!
Неужели все должно окончиться тем, что когда-нибудь стану сожалеть: почему я не безответственный, почему не легкомысленный? Нет, нет, что это я...
Неужели все завершится тем, что мы ни разу даже не поговорим друг с другом?!
Господи, Боже мой! Не допусти такого!.. Я, кажется, к Богу обратился?.. Меня это не удивляет. Вмешательство добрых, высших сил просто необходимо.
Что делать?! Может быть, действительно, попросить Аню о важной, самой важной в мире, встрече и... предложить ей этот украинский вариант Саши Дубровского? Это и было бы моим серьезным ответом на ее письмо... Но я... я не верю, что Аня даже мысленно может быть готова к... замужеству. В ее возрасте любовь и замужество, мне кажется, совсем не одно и то же!
С ума сойти! И я, кажется, не очень далек от этого...
А ее родители?! Как они отреагируют? Я о них сразу-то даже и не вспомнил, как и о собственных родителях. Во всяком случае, Анины родители уж точно сойдут с ума...
...Конечно, у Ани — романтика, платоническое чувство. Но если разобраться серьезно, то нет ничего сильнее такой романтики. Я уверен, что она возникает именно в юности (так и получилось), и счастлив тот, у кого она естественно переходит в следующие стадии. Потому что без романтики, без этой самой платоники, чувство не будет прочным, не будет навсегда. Мне кажется, что без платонического (как бы это поточнее сказать?) — предисловия — физиологическая любовь может менять свои объекты, а мне это никак не подходит. Н а м не подходит...
Мама моя родная! Значит ли это, что в следующих «стадиях» больше не будет романтики?! Нет, она, конечно, станет то и дело возвращаться. Например, когда Аня уйдет в магазин, или к подруге, или к родственникам, а я буду ждать ее дома и отчаянно волноваться... Или когда она уедет в дом отдыха... или когда она заболеет, а я буду за ней ходить, как за малым ребенком... Нет! Она никуда не будет без меня ездить! Я всегда буду рядом и всегда буду ее любить. И она — меня.
Была бы Аня года на два старше своих пятнадцати! Хотя бы на один, всего на один годочек!
Кажется, я все-таки начинаю задумываться над Сашкиным вариантом, а это уже ни в какие ворота... Через сколько месяцев ей исполнится шестнадцать?.. Скоро или не скоро? До моей армии? Если после, тот вариант не для нас, он просто-напросто бесчестен. И вообще: жениться, тут же уйти в армию на три года и оставить девочку одну, без внимания и помощи? Ни в какие ворота!
Мне мама сказала, что я во сне вздыхаю и сквозь вздохи всхлипываю, словно дитя после долгих рыданий. Может быть, и вздыхаю, но пока никаких рыданий не было, я ни разу в жизни не плакал, нет. Я не девчонка!..
Хотя было однажды, да еще как... это когда отца увозили в больницу. У него открылся туберкулез легких, хлынула кровь горлом... Вот когда я плакал... Мы думали, что он не выживет. К счастью, это теперь давно позади, он жив-здоров и работает по-прежнему, а у него на работе строго проверяют здоровье.
Вчера видел, как Екатерина Павловна подошла в коридоре к Ане и сказала: «У вашей неразлучной подруги выходит «хорошо» в году, а вот у вас — «отлично». Одна такая из всех учительниц, которая разговаривает с учениками на «вы»... Я постоял, посмотрел на Аню — как реагирует на оценку «отлично»? Отлично и реагирует! Глаза у нее сияют, она хочет улыбнуться и, конечно, сейчас же подносит левую свою ручку ко рту... Милая Аня! Слава Богу, она куда меньше моего переживает (или совсем не переживает?), ее жизнь бьет ключом. В этом я убедился, когда услышал еще один разговор в коридоре, очень громкий, но, к сожалению, не очень-то приятный. Даже совсем неприятный!
А произошло так.
Люська Т. тряхнула в очередной раз своей белой гривой и... пообещала «срезать» Аню во время приема в комсомол:
— Мы будем задавать тебе самые трудные вопросы! Даже по тексту из Конституции!
То есть как это — мы будем?! Она, что же, еще и своих друзей собирается подбить на этот подлый шаг, что ли? Что она, совсем ненормальная?
Аня даже в лице изменилась;
— Можешь, — ответила, — задавать свои вопросы, а я выучу и Устав, и Программу и, конечно, Конституцию. Я все это выучу! И газеты я читаю каждый вечер, у нас папа пять газет выписывает!
Так! Значит, Аня собралась в комсомол. В любое другое время я порадовался бы за нее, за ее активность. В общем-то, ей и пора: принимают в комсомол уже с четырнадцати лет, ну, кроме «плешников» и заядлых троечников. Но теперь... теперь должен я себе признаться, что все-таки меня чуть-чуть задевает мысль о том, что ее планы совсем не нарушены душевными переживаниями. Может быть, действительно, — нет переживаний?
А за что ее так Люська Т.? Да она просто ведьма из гоголевского «Вия»! Ей бы на помеле скакать, а не с людьми учиться в десятом классе!
Когда Аня думает предстать перед нашим бюро? Надо четко следить за расписанием, я тоже продумаю свои меры! Например, задам ей самый детсадовский вопрос, на который нельзя не ответить. И вообще, буду начеку... Как? Специально засыпать Аню? Недаром у меня против Люськи всегда было такое предубеждение!
Через неделю я, как обычно, взглянул в коридоре на «Учет успеваемости» восьмого «В» — и замер: против Аниной фамилии стояло пять оценок «плохо»! Вот тебе и «жизнь бьет ключом»! Мама родная! Катастрофа! Может быть» ошибка в этом «Учете»? Да нет... вряд ли... там проверяют и до и после заполнения...
Что же случилось? Теперь ей не миновать вызова на комсомольское бюро школы, но совсем по другому поводу. На бюро вызывают и не комсомольцев, если они набедокурят по дисциплине или нахватаются «плешек»... Да, в комсомол ей теперь вряд ли вступить.
Откуда эти скверные оценки? Ведь вот в прошлом году она полностью только четвертую четверть учебного года посещала из-за скарлатины, и то такого никогда не было... Дикий, отчаянный срыв! Почему?
Аню вызвали на бюро, сам читал повестку дня. Да иначе и быть не могло. Я должен буду (во всех смыслах обязан) присутствовать на этой экзекуции, и я постараюсь смягчить сердца своих товарищей, если это понадобится. Но все они хорошие парни, и вряд ли будут сурово высказываться против Ани... Не случилось ли чего дома? Здоровы ли ее родители?