Когда вспоминаются стоп-кадры из прошлого, не всегда удаётся пошутить. Драматизм превалирует в том времени, неотделимом от слова «война».
...Мы выполняли свою задачу, останки в пластиковых мешках погружали в ящики, и мы снова пускались в путь: впереди легковая машина, за нею — армейские грузовики с персоналом, с некрашеными деревянными ящиками...Впереди, рядом с шофёром-марсельцем сидел капитан Городецкий. Наш офицер и я — на заднем сиденье видавшего виды трофейного опеля. (Американцы и англичане приезжали к нам только на «строевых» легковых машнах.) Шуршали газетами. Расправившись со своими, помолчав, «француз» небрежно так, через плечо, осведомлялся:
— Ну и что там пишут в вашей «Правде»?
Инструкция была чёткая: заниматься делом — этой самой эксгумацией, а в политические дискуссии всякие не лезть. МИД не подменять. И вообще... Моё положение облегчалось законами субординации. Но наш капитан не был склонен сигануть в кусты, прикрыв зад инструкцией. Или, может, была у него и своя инструкция? Пошевелив желваками, бросив взгляд на меня и выдержав паузу, он принимал вызов:
— О Вьетнаме пишут...
— Интеррресно, — тянул «француз» с реликтовым аристократическим высокомерием, — ну и что же там сообщают о нашем Вьетнаме?
Услышав знакомое слово, оглядывался на нас и чернявый весельчак-марселец. Наш капитан снова выдерживал паузу и продолжал:
— Пишут, что французы когда-то провозгласили лозунг свободы, равенства и братства. Либерте, эгалите и фратерните, — добавлял он для ясности по-нижегородски, заставляя шофёра снова оглянуться. — А теперь подавляют народ, который борется за эту самую свободу...
Видимо, пауза требовалась капитану не столько для решения вопроса — отвечать или не отвечать, а скорее для подготовки этой чёткой формулировки. Чтобы — не в разрез с установками.
Молчал в свою очередь и капитан Городецкий. А затем, уже не поворачивая голову, изрекал без экспрессии:
— Вьетнамцы хамы.
Эта формулировка не была экспромтом. Папа с мамой, спасаясь от отечественных хамов, увезли его в цветущую, благополучную Францию. Но возникают новые хамы, на сей раз вьетнамские... Надо полагать, и они не последние...
Продолжали путь в молчании. А на следующий день снова скрещивали шпаги. Потомок российских аристократов, несостоявшийся лейб-гвардеец — с чекистом, у которого под орденами был нагрудный знак «Гвардия».
Таких вот наглядных жизненных уроков было немало в годы, проведённые в сержантских чинах в послевоенной Германии. Я почти десять лет не ходил в школу. (Повторяюсь, простите.) Однако, начисто потерянным это время никак не назовёшь. К тому же, как я полагаю, именно оно дало мне заряд дружественной иронии, которая иногда кстати при общении с представителями новейшего поколения. Теми, которым всё уже давно известно. Из источников, где информация хранится в свёрнутом и удобном для употребления виде. С первоисточниками, что и говорить, хлопотнее. Но хорошо! Для ума и для сердца. То время дало и знакомство, в частности — с языками. Благодаря им я востребован в новом времени. И сохраняю драгоценную возможность общения. В нём — жизнь. (Говорят, в движении — жизнь. Согласен. Но не только в движении посредством ног. Есть ещё мозг, есть глаза, встречающие глаза. Есть руки, набирающие текст на keyboard'е. И, в конце концов, просто язык. Материальный, из плоти и крови...)
А в этом новом времени потомки российской аристократии съезжаются в Бордо, чтобы встретиться с Президентом новой России. И пожать ему руку.
Он, кстати, бывший чекист. Разведчик. Такие вот дела...
* * *
В своём повествовании мне трудно оторваться от времени, которое оставило самый глубокий след в памяти. Так и эдак пытаюсь, и снова оказываюсь там. В любом случае я вернусь ещё в Германию, но уже — наших дней, и это будет оптимистическая нота. Под занавес.
В последние годы я много общаюсь с иностранцами. Решающим здесь явилось коренное изменение ситуации, позволившее, в частности, разжаловать до разумного уровня фактор а н к е т ы при подборе кадров. Что касается меня, то наиболее существенным сегодня оказалось знакомство с языками, приобретённое, впрочем, не столько благодаря желанию, сколько в силу внешних обстоятельств. Эти обстоятельства, воспринимаемые нами подчас как удар судьбы, оказываются сплошь и рядом лучшим из всех возможных жизненных вариантов.
