Ноги возобновляют работу.
«...этот ва-альс, ах этот ди-вный вальс», — всплывают заключительные слова куплета. «Как тебя встряхнуло!»
А лес — всё тот же. Стоит, посторонясь. Вот уйдем, и он вернётся. Будет неширокая просека. И тропинка. И девчушка с кринкой молока...
Впереди усиливается артобстрел.
— Сто пятьдесят мэмэ. Станцию обрабатывает. Вайнёде.
Старшина. Бредёт рядом. Правда, выкладка полегче. На то и начальство...
— Нам — туда?
— А что, неохота?
— Да уж дойти бы куда-нибудь, приткнуться. Обсушиться. Сгниём на ходу.
— Лучше уж так, чем во сырой земле, — философски замечает старшина. — Ладно, не унывай.
Ползём с рассвета, а о привале не слышно. Живот к позвоночнику прилип.
— Пожрать бы пора.
— Чтой-то ты, Кравченко, неинтеллигентно как-то выражаться стал. Опроститься надумал? Поторопись, не успеешь... А подпусти тебя сейчас к котлу — снова в санбат угодишь.
Забыть не может, как я в его роте дебютировал.
— Теперь я закалённый.
— Я вот как-то в одной книжке учёной читал: если испытываешь чувство голода, выпей медленно несколько глотков воды. Только медленно, не торопись, понаслаждайся. И через полчаса чувство голода пройдёт.
— Спасибо за ценный совет, товарищ старшина.
— Вот так-то оно лучше.
Над вершинами леса просматриваются тесовые крыши. Шлёпаем окраиной посёлка, там где-то продолжают рваться снаряды. И снова уходим в спасительный лес...
В наступившей темноте сменяем кого-то в траншее, заползаем в тёплые блиндажи. Теперь впереди — только немцы.
Неужели по этому месиву наступать будем?