Мы наступали тогда от Пскова к Риге, вдоль шоссейной дороги. Названия тех латвийских городков — Апе, Виреши, Цесис — сидят во мне по сей день. Когда проходишь города пешком, или даже — короткими перебежками, пригнувшись и нажимая иногда на гашетку автомата, имена их почему-то лучше запоминаются. Много лет спустя мы проедем с женой этим маршрутом на новенькой «Волге», предмете моих многолетних мечтаний (то, как я эту машину чуть ли не с боем добыл в шестидесятом, могло бы послужить сюжетом нового, не менее драматичного повествования). Я буду говорить:
— А вот теперь впереди — Лигатне. Или Сигулда.
И она будет всякий раз удивляться. А я — объяснять:
-Так ведь прошёл я всю эту дорогу, всю как есть, ножками. Вдумчиво. С остановками. Иногда вынужденными, когда обстановка требовала подтянуть артиллерию, подолбить. Иногда — планомерными. Когда надо было дать солдатам поспать.
Так было и в тот раз. Нашему взводу отвели под ночлег добротный хозяйский овин с душистой соломой. И разрешили разуться. Обстановка позволяла, мы шли во втором эшелоне.
Я снял и развесил свои портянки на загородке в углу. Для просушки, и чтобы ноги отдохнули. По ту сторону загородки обитала большая розовая свинья. Она спала, и наш шумный приход не произвёл на неё никакого впечатления.
Когда на рассвете закричали «подъём!», на загородке висела только одна портянка. Но рядом со спавшей по-прежнему свиньёй лежал покрытый слизью, очень противного вида комок.
И я, ещё не излечившийся к тому времени полностью от домашней брезгливости, надел второй ботинок так, на босую ногу. К следующей ночи ступня превратилась в кусок мяса, и я выбыл из строя.
Вот этого-то и не мог простить мне старшина. И был прав. Солдат на войне должен выходить из строя по чисто военным причинам: согласно приказу, из-за ранения, контузии или ввиду гибели. Если это не ранение, а самострел — он уже не солдат, а дезертир и подлежит суду. Если это потёртости ног или понос — он ещё не солдат, а маменькин сынок. И положиться на него в серьёзном деле никак нельзя.
У меня была добрая мама, и я по инерции слишком долго оставался под впечатлением той жизни, переход в новое состояние оказался очень уж ошеломляющим.