Ночью, когда опять привычно стучали — перестукивались колёса, долго не засыпал. Всё, что на протяжении этого длинного дня казалось обычным, серым и неприметным, приобретало яркость, выпуклость, значительность. Хотелось перебирать и перебирать в памяти этот день: улицы, трамваи, стройные силуэты колоколен, взгляды девушек, лицо и руки Нины Павловны... Книжные стеллажи в её комнате, полутёмный путаный коридор, кухня с многочисленными примусами на столах. В ванной — десяток лампочек, от каждой — витой провод на фарфоровых изоляторах. Из каждой комнаты этой необъятной квартиры — свой выключатель в ванную...А как же коллективизм?... Засыпал под разнобой колёс, и мысли роились, трансформируясь в непонятные, фантастические образы. Во сне хотелось есть.
Под вечер выгружались в Вышнем Волочке. Прощались с капитаном.
— Спасибо, Николай Павлович, что свозили в Москву.
— Почему Павлович? — удивился капитан. — Семёнович я с малолетства.
— А как же Нина... — удивился в свою очередь я, но прикусил язык.
Наш новый начальник, сержант с нашивками за ранения, покрикивал:
— Команда дадена? Дадена! Значить, всё!
Эту гениальную по своей простоте и универсальности формулировку я усвоил на всю жизнь: Команда дадена? Значить, всё!
Свободное копирование
