Я в Москве. Позади годы оккупации. Завтра буду солдатом. Отправлюсь на фронт. Встречусь с врагом лицом к лицу. Появится возможность предъявить счёт за всё: за Фриду, Кременец, за развалины и рвы, заполненные телами, за потерянные годы. За всё.
Едем в старом бренчащем трамвае. Людей мало. Они неулыбчивы, озабоченны. Проплывают здания со следами маскировки. Скверик, в нём дети. Они не знали оккупации. И эти хмурые люди не знали оккупации. Немцы сюда не пришли. Не прошли! Эти вот люди сделали так, что была остановлена и обращена вспять вся та махина. Такие простые, обыкновенные люди. Как капитан. У него не гнётся нога.
— Товарищ капитан. Почему люди такие...хмурые?
— Они усталые. Вкалывают. Знаешь, как вкалывают.
Потом шли по Садовой. Капитан сказал:
— От меня — ни на шаг. Документов у тебя — никаких. За дезертира запросто примут. Здесь сейчас строго.
Мы шли по Москве.
Капитан — хромая. Я — стараясь идти рядом и в ногу. С отцом и Юрой всегда ходили в ногу. Отец говорил: «По старой привычке». А я буду — по новой привычке. Тянул плечо вещмешок. Мы шли по Москве. И всё вокруг было обыденно. Патрули оглядывали строго и чётко отдавали честь. Капитан козырял. Я втягивал живот и старался идти в ногу.
— Пришли, — сказал капитан.
Свернули в тёмную подворотню, пересекли двор, покрытый выкрошившимся асфальтом поверх булыжника, поднялись по скрипучим ступеням. Удивила дюжина кнопок на рыжем дверном косяке. Капитан отыскал нужную и нажал два раза. Где-то в глубинах за дверью глухо прозвенело. Приблизились лёгкие шаги, лязгнуло, дверь с писком приотворилась.
— Коля!...
Пили чай в комнате с высоченным, в лепных облупившихся украшениях потолком и окнами в два человеческих роста. Там виднелись крыши и маковки церквей, и силуэты в дымке вдали, их можно было принять за башни Кремля. Хотя Нина Павловна сказала, что Кремль отсюда не виден.
— С той стороны погляди, — сказал капитан. — Выйди, погуляй. Засиделся в вагоне-то. Но со двора — ни шагу. Заберут. Через часок отправимся. Я тебя позову.
Под вечер, когда возвращались, было более людно.
— После смены едут, с заводов, — сказал капитан.
Подростки, девчата, женщины, пожилые мужчины. В платочках, фуфайках, в кепках, ушанках. Усталые лица, замасленные руки. Непривычная скороговорка. Девушки на площадке вагона перешёптываются, поглядывая в нашу сторону. Что-то в моей внешности смешит их. Возможно, вязаная шапочка с помпоном. Кажется, здесь такие не носят. Я — как иностранец среди них. Не свой ещё... Перемещаюсь, стараясь укрыться за капитаном. Но девушки тоже сдвигаются незаметно, и я снова ловлю на себе их лукавые взгляды... Нина Павловна тоже красивая. Провела мимоходом ладонью по волосам: «Мама, небось, любит. Как вас всех раскидало...» Вышла только до трамвая, помахала вслед, заспешила на работу. Круглые сутки трудится Москва.
Свободное копирование
