Повесть о моей жизни. Глава 8 - 2

Не могу не остановиться на таких фактах, которые мне пришлось видеть своими глазами.
 Возвращались домой репатриированные из союзных зон оккупации: американской, английской, французской  в основном молодые женщины, которых немцы увезли насильно, а были и такие, которые уезжали добровольно. Этих людей немцы держали в западной части Германии, где они работали на заводах, фабриках и в других учреждениях, работали на врага против СССР.
Они были освобождены нашими союзниками. Передавались нашим военным властям. Везли их поездами и машинами. Было их очень много, сотни тысяч.
Из них многие нажили себе детей от немцев, французов, итальянцев и прочих наций. При возвращении на Родину многим не хотелось иметь обузу и позорное пятно на всю свою жизнь. Они старались избавиться от детей. Оставляли их, ложили под откосами дорог, в кусты или просто в траву. А были и такие, что бросали в туалетах, не чувствуя материнской ласки и жалости. Наиболее жестокие выбрасывали  на ходу поезда.
Эти люди были в основном морально распущенные. Многие были больны венерическими болезнями, специально зараженные врачами по указке фашистского правительства Германии.
Понимая, что война с Советским Союзом проиграна, они решили нам насолить. Нашу молодежь обработать, развратить. Построили для этой цели рядом мужские и женские лагеря, чтобы рабочие свободно между собой общались.
Наше командование  репатриированных в СССР сразу не отправляло, сначала проверяло тщательно медицинским обследованием. Всех выявленных больных помещали в бывший лагерь наших военнопленных в городе Бунслау, который находился в Верней Силезии (в настоящее время город относится к Польше).
В этом лагере их лечили, а кто выздоравливал, отправляли на Родину.
 Брошенных детей, независимо от кого они были: от немцев, французов, американцев, собирали. Живых направляли в детские приюты, а мертвых хоронили.
В это тяжелое время были всякие предатели, отщепенцы, власовцы, а также те, кто торговали своим телом.
Если бы этих предателей, изменников, паникеров и прочей нечисти в первые годы войны не было бы, возможно  не допустили бы немцев до Москвы.
Благодаря мужеству нашей армии, мы все же сумели остановить немцев, а впоследствии выбросить их из нашей территории и добить их в собственной берлоге.
Дивизион направлялся в Венгрию, в бывшую союзницу Германии, которая воевала против СССР. Перед отправкой наши офицеры решили  умыться.
Один капитан снял ремень с кобурой, в которой находился пистолет. Неосмотрительно положил на край полки. Когда подошел паровоз к составу, чтобы соединить сцепку. От толчка состав двинулся.  Пистолет упал на пол и произошел выстрел. Одного майора ранило в ягодицу.
Отправку эшелона на несколько часов задержали. С платформы согнали легковую машину “Победу” и повезли раненого в город Бунслау в госпиталь.
Наш поезд проезжал через немецкий город Дрезден. Город лежал в развалинах. Авиация США разбомбила его в последние дни войны. Они знали, что этот город освободят наши войска, делали все, чтобы не достались нам ценности. Так как город славился историческими памятниками, музеями.
В дальнейшем наш эшелон двигался по территории Австрии. Были в Вене.
Ехали по Чехословакии, через Прагу. Ходили по городу. Сфотографировались у здания, где проходила в 1912 году Пражская партийная конференция под руководством В. И. Ленина.
Когда приехали в Венгрию. В Будапеште стояли трое суток. Город был сильно разрушен  во время военных действий. Шли ожесточенные бои. Немцы долго не сдавались, находились в окружении. Приходилось применять все средства, чтобы выкурить их из укрытий. 
Нашему дивизиону предписывалось прибыть в небольшой городишко под названием Надь и там выгрузиться.
Из Будапешта нас отправили на четвертые сутки. Мы следовали к месту назначения.
Однажды я был дежурным по эшелону. Дежурство, как правило, назначалось на сутки. Заступление на дежурство в армии принято  с вечера с 20 часов. Мы стояли на какой-то станции. Причем нас там держали что-то долго, почти сутки. Я узнал у дежурного по станции, сколько времени мы будем стоять и доложил об этом начальнику эшелона.
Он разрешил увольнение личному составу в город. День был воскресный. В городе были гуляния и спортивные игры. Наши офицеры тоже ушли в город.
День был хороший, ясный, даже очень жаркий, шел август месяц.
Мое дежурство уже подходило к концу, и мой сменщик уже пришел, им был лейтенант Попов, парторг дивизиона. Вдруг к нам подбегает мальчик мадьяр лет 8-9 и предлагает вина. Мы спросили:
-Где вино?
Он показывает в сторону нашего подбитого танка, который стоял в 15-20 метров от станции и говорит:
-Моя мама ждет вас.
Мы решили посмотреть вино. Около танка стояла женщина с корзиной, и  в корзине в бутылках было виноградное вино. Мы у нее спросили:
-Что вы за него хотите?
Она говорит:
-Господа офицеры мне нужно что-нибудь из вещей. Если они у вас есть, давайте обменяем.
Я Попову говорю:
-У меня что-то найдется. Пойду, выберу что-нибудь из того, что я подобрал своим сестренкам. Хотел отправить посылку. Не успел.
Я принес ей на обмен какие-то тряпки.
Вино мы принесли в наш вагон. По стаканчику решили выпить и угостили нашего солдата старичка ординарца. Хороший был старичок, старательный. Я передал свое дежурство лейтенанту Попову. Вместе с ним пошли докладывать начальнику эшелона о передаче дежурства.
Начальник эшелона нас отпустил. Мне пожелал хорошего отдыха, а Попову спокойного несения службы.
Проходя мимо службы ПВС, капитан пригласил нас к себе в будку. Мы поднялись. У него сидел еще один офицер. Капитан предложил нам выпить. Попов отказался, так как заступил на дежурство, а я согласился.
Выпил не больше 50-75 грамм. Мне стало что-то  не по себе. Во-первых, было очень жарко. Я попросил разрешения уйти. Чувствовалась усталость, сутки не спал. Зашел в свой вагон. Наших офицеров еще не было. В вагоне был один ординарец. Я сначала хотел лечь спать, но в вагоне было душно. Посидел немного на нижней полке. Потом вышел на открытый воздух на улицу, чтобы отдышаться.
На первом пути стоял пустой пассажирский поезд. Он ходил один раз в сутки. Станция была тупиковой. Сел на подножку вагона этого поезда. Стал разговаривать с солдатом ординарцем. Сколько я там просидел, не знаю. Солдат куда-то на время отлучился. Я остался один. По-видимому, мне стало плохо, и я стал искать более прохладное место. Время уже было темное.
Ординарец забеспокоился, хватился меня искать. Но там, где сидел, меня не оказалось. Обошел весь перрон, но меня не обнаружил. Когда пришли наши ребята, он им рассказал, что я был сильно выпивший, сидел на подножке и куда-то исчез.
Все офицеры тоже стали меня искать, обошли вокруг станцию. Нигде не обнаружили. Стали спрашивать у населения, может быть, кто-то видел, но те отрицали. Потратили на поиски 2-3 часа, в виду того, что была ночь, решили поиски возобновить с утра. Начальнику эшелона не стали докладывать.
Пассажирский поезд отправлялся рано утром. А посадка в те годы была очень шумной. Желающих было много. А поезда ходили редко. Все старались влезть в вагон. Кричали, ругались друг на друга.
От этой суматохи я проснулся. И не пойму, где я. Вижу: шпалы, рельсы. До меня дошло, что я лежу под вагоном. Сразу мысль сработала, что меня бросили под вагон. Наверное, все забрали: деньги, документы и оружие. Не вставая, я ощупал кобуру, пистолет на месте. Проверил карманы. Начинаю припоминать, как я сюда попал.
Мы с Поповым выпили красного вина по стакану, а потом я выпил спирт. Мне стало плохо. Ситуация стала ясной. Думаю, надо вылезать.
Под вагоном земля была прохладная, и продувало сквозняком. Брюки и гимнастерку я измазал в  мазуте. В таком виде идти в вагон не решился.
В 30 метрах от станции протекала река Дунай. Я попытался водой отмыть мазут. Тер одежду песком и глиной. Но безрезультатно. Отжал как можно лучше воду. Надел на себя мокрую форму и подался к своему вагону.
Вагон был закрыт изнутри. Я не стал тревожить ребят. Время еще было раннее. Все  спали.
У нас вагон был с тормозной площадкой. На этой площадке была прорезана сквозная дыра в вагон, размером 60 x 70 см.
Вместе с нами ехал майор армянин по национальности. Он в пути заболел дизентерией, мы его никак не могли высадить. Так как он категорически отказывался. Не хотел с нами расставаться. Сначала он в дверь ходил, мы его держали, чтобы он не вывалился из вагона. А потом кто-то предложил прорезать отверстие в стенке с выходом на площадку. Но майору от этого лучше не стало. 
На одной станции мы его все же с помощью военного коменданта уговорили, высадили и отправили в госпиталь. Иначе бы он не выдержал, умер бы в дороге. А так хоть  какая-то возможность у него появилась вылечиться и остаться живым.
Я пролез в эту дыру, и потихоньку лег на верхнею полку. Никто даже не проснулся. Спали мертвым сном. А вскоре и я уснул.
Кто проснулся первым, увидел меня спящим живым и невредимым, удивился, и давай кричать на весь вагон:
-Товарищи! Вы только подумайте. Он дома. Спит!
Все вскочили. Спросонок не поймут: кто спит? Кто дома?
А он им говорит:
-Вы что не видите, Богданов нашелся!
Тогда все посмотрели на меня.
Я тоже проснулся. Лежал, соображал, что мне говорить. Рассказать всю правду, на смех поднимут. Что-нибудь придумать, не поверят, засыпят вопросами. Я решил рассказать правду, пусть горькую, но правду. 
Когда я им рассказал, где был, они мне не поверили. Мы, говорят, много раз проходили мимо этого вагона, тебя там не видели.
Тогда я показал им свой костюм, а потом место своего ночлега. Там еще оставался отпечаток моего тела. Они, наконец, мне поверили и потребовали от меня магарыч, за то, что я им принес страдания.
-Нужно тебя отмыть от мазута и за то, что остался живой.
Я был на все согласен, лишь бы они меня не изводили, за то, как я провел свой вечер.
Наше вино, которое мы с Поповым обменяли на тряпки, было целым, они его не обнаружили. Мне пришлось его поставить на стол. Тем самым было покончено с этим происшествием. Никто об этом не вспоминал, кроме меня самого.
Иногда да вспомнится. Не проснись я вовремя, чем бы дело кончилось неизвестно. Или бы совсем зарезало, или бы остался калекой на всю жизнь по своей дурости. На  фронте я пробыл почти три с половиной года, бог миловал, а тут из-за этой проклятой выпивки все бы разом рухнуло.
После нескольких дней пути наш поезд прибывал на станцию назначения.