Для меня начался новый этап моей жизни. Мне предстояло превратить сарайчик с единственной деревянной дверью и раковиной у входа в гальванический цех с множеством различных операций, научиться делать соответствующие анализы без единого помощника. Ну что ж! Раз не умерла, то надо было жить, учиться новому делу и работать, работать. Теперь я не могла ходить в завод, участвовать в семинарах. Но и эта жизнь была счастьем — так говорили мне все, а я думала и жалела, что не умерла, как будто чувствовала, что впереди меня ждет еще большее горе.
А весной кончилась война.
Всеволод Васильевич частенько отпрашивался с работы, чтобы забежать ко мне и подкормить купленным через вольных мясом и другими продуктами. Анна Анатольевна стала со мной здороваться, а вслед за этим приглашать меня к себе. Бог наказал ее: у нее умер сын. Позволю себе сделать отступление и рассказать о том, как заключенные отнеслись к Победе.
День, когда было объявлено об окончании войны, распевается на все лады, как счастье, которое озарило всех людей на земле. С того дня вся наша литература, музыка и искусство пропитано было этим событием. Вернее сказать, что если бы не было войны, то не было бы и современной литературы, именно военная тематика выручила нашу серую, безликую и бездарную литературу, наполнила ее духовным содержанием. Не только литература, нет! Война эта стала козырной картой, украшением нашей истории, хоть и кровавым. А уж победу-то считали явлением закономерным чуть ли не с первого дня войны. Первое время литература и искусство отражали только вторую половину войны, когда наша армия победоносным маршем шла по Европе. Первая же часть стыдливо умалчивалась. И уж совершенно никем не было замечено продвижение других людских масс в ту и обратную сторону и в тех же, если не больше, количествах, что погибло на этой войне. Вначале эти массы представляли огромные подразделения, попавшие в окружение, бежавшие из него и из концлагерей Германии на родную землю. И тут заработали военные трибуналы. Отправляя их уже в свои лагеря, успев только спороть нашивки за ранения да оставив дырочки на гимнастерках от наград за храбрость. Я уже писала о том, как в Тагиллаг ежедневно прибывали эшелоны с воинскими подразделениями и тут же включались в такой же рабский труд, что и мы. А срок тогда было модно давать уже 25 лет!
Но вот наступил перелом. Наши войска стали освобождать города и населенные пункты. Известно, что Украина, Белоруссия, Крым, Прибалтика, да и чуть не пол-России было «под немцем». И не один год. Эвакуация для большинства населения была невозможна: потеря жилища — просто крах; в деревнях многодетные семьи, в городах прописка, которую все боялись потерять. А в плену у немцев нужно было жить, т.е. кормить семью и, следовательно, работать. И как только пришли освободители, сразу же заработали трибуналы. Анкетировали всех без исключения, и еще много лет в анкете была графа «был ли в оккупации». Одного слова «да» было достаточно, чтобы вернуться на нары.
В Сибири на работу нас гнал конвой по шоссе; по одну его сторону за низеньким кустарником протянулась дорожка, по которой вольные спешим на работу, поглядывая привычными глазами на нас, на собак, на конвой. По другую сторону шоссе протянулось железнодорожное полотно, по которому постоянно, в течение нескольких лет, в любое время стоял или двигался железнодорожный состав из красных вагонов. Мы-то знали, что это были за вагоны. В некоторых вагонах двери были открыты, там виднелись переполненные нары и детские головки. Часть содержимого этих вагонов попадала к нам, часть отправлялась дальше, а часть оставалась в могильниках. Иногда их выпускали, они выскакивали прямо в снег, в легкой одежде, в туфлях на пятидесятиградусный мороз, боязливо подходили греться к кострам конвоя.
Наш лагерь стал пополняться прибалтийцами, белорусами, татарами, осужденными на очень большие сроки за то, что были в оккупации...
Нужно ли говорить, что победа для нас, лишенных всяческих человеческих прав, осужденных невинных людей, она, эта победа, прозвучала по-другому. Да, перестала литься кровь там, но она не перестала здесь, шаг в сторону — и тебя нет. И об этой крови, которая льется десятками лет, никто и не жалел. Привыкли. Там героям ставят памятники, а нас складывают штабелями, прикрывая рогожами бирку на ноге, — и в общую яму.
Ни поражение, ни победа не приносили нам избавления. Поговаривали об амнистии, но только не нам. И действительно, со смертью вождя выпустили уголовников. Вы только подумайте! И не осуждайте нас за то, что победа нам «не показалась». Как в счастье, мы в нее не поверили и не зарыдали от счастья. История, время показало, что мы за нее здорово переплатили, погубили много лишних жизней. Во время фейерверков и празднеств каково было нам смотреть на эти вагоны и продолжать шагать под конвоем. И победители в ней оказались не те!
Свободное копирование
