Из того, что я описала, может показаться, что жизнь в лагере специального назначения, или попросту «шарашке», может оказаться сносной. Однако это не так. В качестве иллюстрации опишу только одно устройство, сооруженное самими же заключенными (а иначе кто же?) по велению начальства.
На территории завода, у самой проходной была выстроена клетка из колючей проволоки таких размеров, чтобы в нее могли поместиться несколько человек стоя, наподобие той, которая описана у Фейхтвангера в его романе «Еврей Зюсс». Верх клетки тоже был в колючке. Мы проходили мимо нее каждый день и не понимали ее назначения.
Как я уже говорила, рабочий день зека продолжался еще несколько часов после того, как уходили вольные. А к 7 часам вечера зекам нужно было быть у вахты. Конвоиры тоже хотели поскорее попасть домой, и опоздание зеков их раздражало. Обычно опаздывали на некоторое время уголовники, которые работали не в здании завода, а на ремонте только что выстроенного завода. В этих случаях опоздавшего бил бригадир и вся бригада. С интеллигенцией дело обстояло хуже: в бригаде интеллигентов бригадир сам какой-нибудь инженер и заниматься физической расправой не будет. Конвой тоже побоится. Он знает, что интеллигент напишет жалобу в ГУЛАГ и отправит ее через вольных. На кого жалобу? А неважно, придет ответ из Москвы — «наказать виновного». Начальник и накажет, но уж не того, кто поднял руку, а другого, с кем у него свои счеты.
Нам, специалистам, к счастью, опаздывать приходилось редко, но все-таки случалось: то опыт нельзя остановить, так как в аффинаже есть непрерывные процессы, то платину нужно было сдать в сейф, а там стояла огромная очередь из вольных, то не окончился коллоквиум с вольными, то мы увлеклись работой и, не имея часов, забывали, что все нужно бросать и бежать сломя голову в душевую. В этом случае несчастного зека ждала разъяренная толпа заключенных, особенно если на морозе. Кидали камнями, ругались изощренно, упрекая в любовных похождениях (но другими, непечатными словами). Конечно, им и в голову не приходило, что даже в заключении можно забыться ради науки и пропустить такой важный момент, как окончание рабочего дня. После того как накал доходил до апогея, несчастного зека сажали в клетку, а все только и ждали этого момента, уж и забыли про мороз! Тут уж некуда было деваться; все набрасывались на него: плевали, мочились, кидали калом, камнями — кто чем мог. Озлобленные, голодные, замерзшие, или изнывающие от жары, или мокнущие под дождем — в зависимости от времени года.
В такой клетке побывала и я. И не один раз. Помню, бежишь к этой улюлюкающей, матерящейся толпе и думаешь: «Может быть лучше под поезд?» Поезда постоянно проходили по территории завода. Но нет. Только вожмешь голову в плечи, сожмешься и закроешь лицо платком и руками и покорно залезаешь в клетку и отдаешься на пытку. А придя в барак, моешь, стираешь обгаженный бушлат или платье.
Я даже знаю, когда было тяжелее сидеть в этой клетке, летом или зимой. Летом было плохо от того, что по всей клетке было нагажено в несколько слоев и над всем этим носились рои мух. Зимой — потому что бедные зеки, попадая туда, нередко от страха мочились, и таким образом на морозе все пространство клетки представляло сплошной лед, по которому надо было быстро передвигаться из угла в угол, чтобы хоть как-то защититься от попадания всего того, что бросалось в клетку, в том числе и тяжелых камней. А в дождь? А в пятидесятиградусный мороз? А в буран?