На всем протяжении жизни заключенного его подстерегают своего рода соблазны, искушения, против которых не все выстаивают. Нужно сказать, что редко кто из заключенных выходит из лагеря человеком, не поддавшимся этим соблазнам, не становится предателем, или проституткой, или вором. Это настолько редко, что я оценила бы это в 5-6 %. Огромная масса заключенных бывает сломлена и готова на все, чтобы избежать постоянного голода, жестокой болезни, помрачающего холода, непосильного труда. Лагерь, как и война, — это проверка человека на качество, на добротность, испытание прочности, нравственности, человечности.
Все это хорошо описано у Шаламова и нет необходимости повторяться.
Как бы я ни голодала в тюрьме, я никогда не попросила кусочка хлеба, мне и в голову не могло это придти. Да и от угощений из посылок всегда отказывалась. На допросах я никогда не выказывала страха, хотя наган следователя не раз прогуливался по моей голове. Я не заплакала, когда под ногти мне загоняли булавки. Я не чувствовала боли, мне было только жаль своих рук, я думала, что уже никогда не сяду за рояль. Но ведь я была убеждена, что жизни конец, чего же жалеть? Ненависть была сильнее боли и помогала преодолеть ее. Так бывает у кормящей матери с треснутыми сосками — молоко с кровью и все же терпишь и продолжаешь кормить. Теперь мне нужны были деньги, чтобы послать их маме, так как я узнала, что у нее пеллагра, дистрофия — кровавый понос. Но я предпочитала голодать, но не сожительствовать. Так что все разговоры великих писателей, что вот Сонечка Мармеладова... вынуждена и так далее... Не верю. К проституции нужно иметь призвание. Если его нет — то лучше смерть!
Уполномоченный спецотдела также предлагал мне «зачет», сокращение срока, угрожал мне лесоповалом, новой статьей «пособничества врагу». Я устояла. Я и сама не подозревала в себе такой стойкости. Никто меня так не воспитывал. Это в генах, вероятно. Поступала так, как считала единственно возможным для себя, и никогда ни с кем не советовалась.
Обычно вольные уходили с работы раньше, чем мы, тут наступали блаженные часы — одни у печки. Мужчины всегда вели интересные разговоры. Давыдов рассказывал, как он жил в Америке. Иван Иванович прекрасный рассказчик, знал уйму стихов. Пушкин, Фет, Тютчев, Северянин так и слетали с его губ.
В один из таких вечеров Давыдов рассказал нам о своем друге Роберте Евгеньевиче Мюллере. Одна фамилия уже говорила о том, что такой человек не мог долго оставаться на воле. Действительно, этот талантливый, высокообразованный человек, изобретатель, давно уже сидел на Крайнем Севере в тяжелейших условиях на общих работах.
Несмотря на то, что переписка между заключенными не поощрялась начальством, Давыдову переписка была разрешена. И Мюллера эта переписка очень поддерживала. «Теперь же, — продолжал Давыдов, — он умирает с голоду, у него пеллагра в последней стадии». Мы все примолкли, так как знали, что это такое. Каждое утро нас водили под конвоем мимо зоны, в которой помещались пеллагрики. Зона эта называлась ОПП, не помню, как она расшифровывалась официально, но заключенные метко называли ее Отдел Предварительных Покойников. Было страшно смотреть на этих ходячих покойников, скелетов, постоянно страдающих кровавым поносом и умирающих по нескольку десятков в день. Зимой, проходя на работу через вахту, мы всегда видели штабелем сложенных покойников по нескольку десятков, покрытых рогожами.
— А нельзя ли как-нибудь помочь ему? — спросил кто-то из присутствующих.
Тут же решили уговорить доброго Ивана Алексеевича выписать Мюллера по спецнаряду в наш лагерь. И действительно, примерно месяцев через пять Роберт Евгеньевич появился в нашей конторе. Боже мой! Что это был за ужас. Кисти рук у него держались на тонкой прозрачной кожаной пленке. Ладонь просвечивала насквозь! Не верилось, что этот человек может передвигаться. Глаза, огромные, выглядывали из черных глазниц. В глазах не было никакого выражения. Первое время он только сидел у печки и ни с кем не разговаривал. Ел он мало и осторожно. Добрый Иван Алексеевич устроил его на дополнительное питание, компот и кашу, да и из дома частенько приносил ему. Вечно от него слышишь то «забыл перекусить, может кто польстится?» или «жена положила лишнее». Таким образом, он спас этого человека от смерти.
Свободное копирование
