В комнате, в которую мы вошли, было две двери, обе завешенные тяжелыми шелковыми портьерами. Черный подвел меня к огромному дивану с высокой спинкой, велел сидеть, а сам ушел.
Кроме этого дивана у противоположной стены был еще и другой, он стоял далеко от меня, рядом с письменным столом. Вся мебель, по-видимому, осталась от дореволюционного владельца. Такую я видела только в музеях. Вокруг стола были в беспорядке расставлены стулья и кресла, на столе — несколько телефонов, но все они молчали. За столом сидел мужчина в военной форме и что-то писал. На нас он не обратил никакого внимания.
Я поджала промокшие ноги, под которыми на ковре уже расплывалось огромное пятно от стекавшей с меня воды, и приготовилась ждать. Большие старинные часы пробили двенадцать. Никто не приходил.
«Должно быть, по маминому делу, наверное, свидетелем», — подумала я. Мысль эта возникла в моей голове не потому, что я знала что-нибудь о «деле» или предполагала, что будут нужны свидетели. Нет, просто ничего другого и не могло прийти в голову.
Еще едучи в машине с «черным», я сама, не отдавая себе отчета, внушала себе, что своими показаниями я сделаю все, чтобы облегчать мамину судьбу, защитить ее. Даже скользнула детская наивная мысль: «А может быть, этот допрос станет решающим в ее освобождении».
Я сжалась калачиком, низко склонившись к коленкам, и опустила голову. Разглядывать эту роскошную обстановку у меня не было никакого желания. Тревога росла во мне с каждой минутой.
Не знаю, сколько я просидела так, вдруг за дверью послышались шумные голоса и через некоторое время в комнату вошли несколько мужчин и женщин. Все они были в военной форме с ремнями и кобурами на боку. Не обращая на меня никакого внимания, как будто меня здесь и вовсе не было, они продолжали начатый прежде оживленный разговор, перебивая друг друга, весело подталкивая друг друга и хохоча. Музыка, которая до того откуда-то слабо доносилась, зазвучала громче. По-видимому, в комнате был включен приемник, и теперь прибавили звук.
Одна из женщин, полная молодая блондинка, села на край стола и, покачивая ногой, обутой в блестящий сапог, протянула вперед руку:
— Смотрите, ребята, ничего часики!
Все сгрудились вокруг нее, должно быть, разглядывая вещь.
— Ух, ты! Сверкают-то как! Бриллианты что ли? — послышалась восклицания.
— А мне колечко досталось, — произнесла другая женщина.
— Фарт вам, девки! А мы ни с чем, — разочарованно произнес молодой мужчина, — послали в какие-то квартиры — там одни огромные книги да картины — ни поднять, ни взять. Ученые называются!
Вскоре появился поднос с чаем и закусками, зазвенели ложечки. Одна пара пустилась танцевать прямо на ковре.
«Господи, куда же мне деться?» — думала я, понимая, что все эти разговоры предназначены вовсе не для постороннего слуха. «Что это за люди? Почему им что-то достается, откуда?» Такие дорогие вещи?.. А... да ведь они-то и ходят по квартирам с обысками и берут чужие вещи... им они достаются?..
При этой мысли, так внезапно выскочившей в моей голове, я помертвела. «Вдруг они заметят меня, поймут, что я все видела и слышала? Что тогда? Меня ждет расплата! Живой мне отсюда не выйти!»
Я беспокойно оглянулась. Часы показывали два, а «черный» все не шел за мной.
Я с новой силой вдавилась в диван, стараясь слиться с его черной поверхностью. Я была уверена, что если кто-нибудь из них увидит меня, то мне не сдобровать.
Но никто из них и внимания не обращал на меня. Наконец, открылась дверь, не та, в которую меня впустили, а другая, и показался «черный». Он поманил меня пальцем. Я встала и, туго переступая затекшими мокрыми ногами, пошла вслед за ним.
Свободное копирование
