В передней послышался звонок в дверь. «Один, не ко мне», — подумала я и встала из-за стола, чтобы повязать платком волосы, которые лезли в глаза и мешали работать. Только я подошла к шкафу за платком, как раздался осторожный стук в мою дверь.
— Войдите, — произнесла я и удивленно подумала: «Кто это так поздно? Может, на кухне, на плите что-нибудь оставила»?
В дверь вошел незнакомый мужчина. Он был одет в сапоги, черное двубортное пальто и черную кепку. Такие к нам никогда не приходили.
— Вы Нина Остренко?
— Да, — рассеянно ответила я и скользнула взглядом на часы. Маленькая стрелка показывала 11.
— Я к вам от генерала Петрова, — сказал незнакомец и протянул мне маленький кусочек картона — удостоверение. — Он ждет вас сейчас же.
При взгляде на кусочек картона я ничего не поняла и не увидела, но толстые стекла буфета поехали у меня куда-то в сторону. «Это за мной», — подумала я обреченно.
— Да вы не волнуйтесь, — сказал кагебешник, заметив, что я побледнела. — Сегодня же и вернетесь домой, к себе.
— Но ведь... но ведь уже поздно, — я оглянулась на окно, — комендантский час начнется скоро и... я не успею...
— Ничего, ничего, мы на машине, с пропуском.
— И вещи... вещи взять?
Да нет же, — нетерпеливо перебил он меня, — без вещей, только поскорей. Генерал не привык ждать.
«Что же одеть-то? Сказал без вещей» — мысли лихорадочно заметались в моей голове. «Но ведь... может быть, и...» Я выхватила черный костюм, швырнула обратно. «Нет, черное нехорошо, говорила мама. Да и что-нибудь понадежнее надо» — именно это слово пришло мне тогда в голову.
Я зашла за шифоньер, там на спинке кровати висел лыжный костюм-куртка из толстого материала, называемого чертовой кожей, и такие же брюки, туго застегивающиеся под коленками. Обламывая в спешке ногти и нервничая оттого, что заставляю себя ждать, сотый раз проклинала себя за то, что не перешила пуговицы на костюме.
Как-то Таня, моя однокурсница, попросила одолжить этот костюм, но, примерив, сказала: «Эти пуговицы расстегнуть — без плоскогубцев не обойдешься, так что носи уж сама», — и возвратила костюм обратно.
Я и сама не любила его и не носила никогда, но последнее время из него не вылезала. Отопление по всей Москве еще не включали, давали только газ, да и то он горел только ночами на кухне, да еле-еле, и обогреть всех хозяек нашей коммунальной квартиры не мог. Костюм спасал от холода.
Плохо было то, что брюки застегивались под коленками, не как у всех, зато из-под пальто не было видно их.
На улице от затемнения было черно, как в печи, и я, выйдя из парадного в сопровождении «черного», сразу обеими ногами, обутыми в резиновые ботики, одетые на туфли, встала в лужу, прямо у обочины тротуара, и тут же налила их полные водой.
Дождь стоял стеной, и пока я, нагнувшись, непривычно влезала в «газик», у пальто промокла спина, и натекло за шиворот.
В темноте, конечно, невозможно было разгадать, куда меня везут, но я и не пыталась определить — уже много лет вся Москва знала — куда.
Минут через тридцать машина остановилась. В темноте из-за светомаскировки и шума ливня ничего нельзя было разобрать, и я не поняла, куда мы приехали.
— Выходите, — услышала я голос «черного».
Мы вошли в подъезд через огромную деревянную дверь с зеркальными стеклами, и «черный» повел меня мимо дежурного охранника, только бросил ему: «Эта со мной».
Пройдя по коридору, мы поднялись на второй этаж по широкой лестнице, выстеленной ковром, и вошли в огромную комнату с высоким лепным потолком и длинными окнами, занавешенными темными шторами.
Через много лет в моей памяти стали воскресать и это место, и этот дом — это был бывший дворец графа Ростопчина, генерал-губернатора Москвы в Отечественную войну 1812 года. Здесь он принимал ополченцев. В эту войну он служил другому владельцу, другим целям. Дом помешался на Большой Лубянке.
Свободное копирование
