Странное это свойство человеческой натуры — память. По каким законам она цепко удерживает в клетках мозга одни явления и опускает, а иногда и искажает, другие. Удерживает мелкие события или обстоятельства и не дает места сильным, порой раскалывающим жизнь человека, как удар молнии.
Совсем не помню, что я делала, как вела себя, что чувствовала во время тех семидесяти двух часов, отведенных мне для подписания просьбы о помиловании после расстрельного приговора. Но вот запомнилось все до мелочей, до отдельных взглядов, жестов, мыслей, которые молнией проносились в моей голове в ту ночь с 28 на 29 ноября 1941 года.
А ведь между этими двумя событиями не прошло и года...
Не помню, как прошел этот страшный в моей жизни день. Все началось поздно вечером и продолжалось до утра следующего дня.
По-видимому, день я провела в семье моей подруги Тани Гладкой или в университете — два места, где я бывала ежедневно в то время. Вечером я накрутила волосы на бумажки, поверх платья накинула старый махровый халат для тепла и приготовилась к работе: отогнула скатерть с края обеденного стола, положила тугой сверток бумаг.
Настроение было отчаянное, я не переставала думать о маме. Только подумать: второй арест. За что? Я вспомнила обыск, на этот раз его почти не было, так, поворочали в ящиках письменного стола, больше для порядка, и стали торопить ее — одеваться. К чему все это? Что с ней будет? Передо мной все время стояла ее беспомощная умоляюще-виноватая полуулыбка-полугримаса, как будто просила у меня прощения, понимала, что второй раз чуда не произойдет. Прощалась навсегда.
Я села за стол, развернула ласт бумаги, но не могла собраться с мыслями. То ли шум ливня за окнами мешал мне сосредоточиться и начать работу, то ли какие-то неясные предчувствия...
Вчера соседка с первого этажа принесла работу — снимать кальки с чертежей. Это меня очень обрадовало. Завод, на котором я работала, прикрылся, и уже месяц я жила на иждивенческой карточке, т.е. 450 граммов хлеба. Месяц кончился, а выдали всего-навсего килограмм чечевицы, немного постного масла и лавровый лист. На прошлой неделе в нашем доме совершенно неожиданно открыли столовую, где можно было взять два первых — темно-бурая жидкость с плавающими перьями не то лука, не то капусты, и два или три вторых — размазанная по тарелке жидкая ячневая каша. И все это на один талон! От этого блага весь наш шестиэтажный многоквартирный дом пришел в неописуемый восторг и движение, прямо как муравейник. Через неделю столовая так же неожиданно закрылась. Осталось только приятное знакомство с молодой женщиной, живущей на первом этаже. Женщина эта работала где-то копировщицей и в разговоре, поглощая вместе со мной за одним столом ячневую радость, вскользь намекнула, что может достать для меня работу на дому. «О карточке, конечно, не мечтай, но денег немного можно подработать», — сказала она. И вот вчера поздно вечером Лина — так звали мою новую знакомую — позвонила и принесла работу. Дело было несложное — копировать на кальку маленькие детали, вычерченные на небольших кусках ватмана. «И доска, и рейсшина не понадобятся», — подумала я, с волнением принимая из рук моей новой знакомой желанную работу.
Я аккуратно расстелила и наколола кнопками чертежи.
Свободное копирование
