Проходит год, и папу опять «забирают». На строительстве что-то рушится, и обвиняют папу. Первые годы он не скрывал ни своего происхождения, ни службы в армии Колчака. Ему припоминают. На этот раз его выпускают из тюрьмы быстро. Но ссылают в глушь, в Верхотурье, и мы к моей великой радости все вместе уезжаем. Там, в Верхотурье, у нас маленькая комнатушка в бараке, в ней три деревянных топчана, мамины платья висят на гвоздиках на стенке. Папа — ссыльный, он каждый день ходит на работу. Работает он на инженерной должности, но получает очень мало, и мы живем плохо. Продавать нечего, да и негде, так как Верхотурье — это глухая дыра.
По вечерам папа учит меня кататься на лыжах. Однажды он приносит мне «Приключения Тома Сойера», красивую книжку с картинками. Мне эта книжка дороже всего на свете. Мы садимся на топчан, и я погружаюсь в мир счастья, привалившись к папиному плечу. С позиции сегодняшнего возраста я могу сказать, что уже тогда я любила, была влюблена в своего отца. Никогда ни ласковый взгляд, ни теплое слово моей матери не наполняло мое маленькое сердечко такой неодолимой любовью и счастьем, как это было от прикосновения папиных рук, звука его голоса, его взгляда. Эта любовь и обожание, всепрощающая страсть сохранились во мне и в минуты тяжелых испытаний и никогда не ослабевали.
Ко времени нашего приезда в Верхотурье в стране началось гонение на религию, и там разогнали женский монастырь. Монашки ютились на частных квартирах, зарабатывая себе тем, что умели искусно вязать, шить, вышивать и вообще делать всевозможную работу, на которую они были большие мастерицы. Папа мгновенно решает использовать наше положение и определяет меня к ним «в ученье». Мы тут же близко сходимся с тремя монашками, и вот я уже сижу за пяльцами, прилежно стегаю ватные одеяла, вышиваю английской гладью. Кроме того, я исправно хожу в церковь, пою там на клиросе, учу Закон Божий. Все это папа находит необходимым для моего воспитания. «Вот видишь, Нина, — говорит он маме, — живя в городе, Ниночку не удалось бы воспитать должным образом, а здесь она получит самое главное на всю жизнь». Я обожаю эту папину черту — во всем находить хорошее, не унывать, не киснуть. Он и сам частенько любит заходить к монашкам и поговорить на религиозные темы — поучиться у них, как «любить ближнего своего и не роптать на жизнь».
Так живем лето, осень и зиму. Но, наконец, все! Папа опять на свободе. Оказывается, рухнуло вовсе не по его вине и он напрасно был сослан. Но кто в те времена (впрочем, и теперь) думал о моральной компенсации, об оскорблении личности подозрением? У нас в стране это не принято. Зато теперь папу приглашают в большой город, как теперь говорят, на руководящую должность, в Свердловск* вспоминают, что он первоклассный архитектор.
(* Папа сжигает английский диплом на костре и превращается, таким образом, в «инженера-строителя с незаконченным высшим образованием»),
Свободное копирование
