Я лично думаю, что прием, оказанный в Велене Корнелию Васильевичу, объясняется вовсе не озорством, а гораздо более существенными причинами: явившись сюда, он сразу принялся за пропаганду евангелизма, что, конечно, не могло вызвать симпатий со стороны местных жителей— католиков, на религиозный быт которых он покушался. Если подобную деятельность веленцы прощали его предшественнику англичанину, то это понятно: он был хорошим и гуманным врачом, т.е. полезным и нужным членом общества. Вся же общественная деятельность менонита выразилась тут в разрушении домов и продаже железных крыш. Таким образом, он пожинал то, что сеял, но когда утихомирился со своими проповедями, его оставили в покое.
— А есть ли в Велене какие-нибудь иностранцы, кроме вас? — спросил я.
— Есть три сирийца. Эти живут здесь давно, занимаются торговлей и по местным понятиям они люди богатые. Кроме них, есть еще один старичок француз.
— А этот что делает?
— Ничего. Живет на пенсию, которую получает из Франции. Прослужил он там двадцать пять либо тридцать лет почтальоном, дали ему пенсию, сто франков в месяц. Там на это и неделю не проживешь, ну а в Парагвае сотня франков большие деньги, почти две тысячи пезо. Вот он и приехал сюда доживать свой век. Купил себе домик, развел кур и живет барином. Да, если хотите, сходим сейчас к нему. Еще не поздно, а он тут почти рядом.
Я немедленно изъявил согласие. Француз сидел на скамейке, возле своего дома и выглядел совсем дряхлым, ему было за восемьдесят. Он приехал сюда с женой, но она вскоре померла и старик прожил тут один около двадцати лет, так что в начале нашей беседы даже плохо справлялся со своим родным языком. Однако через несколько минут разговор у нас наладился.
— Но как же вы тут живете? — недоумевал я.— Ведь все окружающее так непохоже на вашу родину и так непривычно европейцу, что вы, вероятно, нелегко с этим освоились?
— Что поделаешь? Первое время не раз готов был повеситься, но с годами привык. Люди здесь хорошие, не обижают... Да и какой у меня был выбор? Ведь во Франции с такой пенсией мне оставалось только милостыню просить, а тут у меня свой домик, сад, все что нужно могу купить, живу без тревог и еще чувствую себя богаче других. Солнышко здесь, правда, сильно припекает, но это ничего, даже хорошо для старых костей...
— А как вы там додумались, во Франции, до этого парагвайского выхода?
— Да это у нас, таких вот полунищих пенсионеров, издавна практикуется. Я ведь здесь не один, в этом районе есть еще несколько стариков французов и бельгийцев.
Действительно, я потом кое-кого из них встречал. Все они были привлечены сюда исключительной дешевизной жизни и рассуждали так же, как мой сегодняшний собеседник. Впрочем, стоит особо упомянуть одного старика француза, принадлежавшего к той категории иностранцев, которых в страны, подобные Парагваю, приводит склонность к авантюризму. Он приехал сюда лет сорок тому назад, прошел огонь и воду, несколько раз богател и разорялся, а в настоящее время владел небольшим, но образцово поставленным имением, где работал с четырьмя сыновьями. Этот всегда был весел, жизнерадостен и непоседлив, в своем округе он являлся администратором и его белая, по пояс, борода на сто верст в окружности пользовалась величайшим уважением.
Кроме этих иностранцев, в нашей зоне было несколько скотоводов англичан. Это все были богатые люди и держались они очень замкнуто. Один из них, правда, усиленно приглашал меня погостить и поохотиться на ягуаров, но его эстансия находилась за двести километров от нас — расстояние трудно преодолимое, когда, не зная дороги, приходится ехать через тропический лес и безлюдные кампы, к тому же я был постоянно связан своими обязанностями в колонии и мне не удалось воспользоваться этим приглашением.
1. Гринго — прозвище североамериканцев, которое обычно распространяют и на европейцев.
Свободное копирование
