То, что рассказывал Корнелий Васильевич о менонитских колониях в Чако, вполне подтверждалось и всеми его единоверцами, с которыми мне доводилось встречаться и разговаривать позже. Чтобы сносно наладить свою жизнь в подобных условиях, им пришлось преодолеть ряд совершенно исключительных трудностей.
И выйти победителями из подобной борьбы могли только такие люди, как они: предельно трудолюбивые и энергичные, крепко спаянные, великолепно организованные и, вдобавок, подстегиваемые религиозным фанатизмом.
Их опыт увенчался таким успехом, каким в то время не могла похвастаться ни одна из русских колоний, находившихся в гораздо лучших условиях. И все-таки, несмотря на это, наиболее предприимчивые из Чако бежали, а те, кто не имел смелости или возможности этого сделать, жили мечтой рано или поздно оттуда выбраться. И это вполне понятно, ибо благосостояние и даже богатство теряет смысл, если его обладатель навечно прикреплен к пустыне, где никакие деньги не купят ему ни прохлады, ни реки, ни фруктового сада, вообще ничего, что способно украсить жизнь даже такого человека, которому не нужны ни цивилизация, ни общество.
Желая лучше уяснить себе эту обстановку, я продолжал задавать вопросы Корнелию Васильевичу.
— Ну, а какова там природа?
— Безводные, поросшие кустарником кампы и непроходимый лес. Есть в нем ценные породы деревьев, например, кебрачо и палисандр, но на их порубку и вывоз имеет концессию богатейшая аргентинская компания, которая по-драконовски защищает свои интересы. Во всех речных портах у нее свои таможни и из Чако вам не дадут вывезти даже палисандровую тросточку. Ну, нас-то, местных жителей, да еще в глубине страны, это не касалось и для своих нужд менониты пользуются лесом свободно, только далеко опасаются заходить, ибо заблудиться там ничего не стоит и тогда человеку крышка. Помню, при мне был такой случай: муж с женой пошли вблизи от опушки набрать дров, да и пропали. Трое суток искали их всей колонией, кричали, стреляли в воздух и уже не чаяли найти, да помогли индейцы: отыскали их умирающими от жажды верст за тридцать от того места, где они в лес вошли.
— А от зверей и змей вам много приходилось терпеть? Ведь там, говорят, даже ягуаров полно?
— Ягуаров много, но они живут в глубине леса и сами предпочитают с человеком не связываться. Мы от них зла не видели. А пумы первое время частенько драли наш скот, но потом их поблизости перестреляли и теперь такие случаи редки. Змеи кое-кого кусали, не без того, но смертных случаев при мне было всего два или три. Это и здесь может с каждым случиться, змей — даже самых ядовитых, и тут хватает.
— Удавы тоже там есть?
— Есть, сколько хотите. Люди тут рассказывают, будто удаву ничего не стоит задушить и съесть целого быка, только думаю я, что это сказки. У нас они больше по куриной части старались, да как-то один задавил собаку, этого убили, здоровенный был, метров восемь, не меньше.
— А лихорадками и всякими тропическими болезнями там сильно болеют?
— Нет, климат в Чако в общем здоровый. Лихорадок нет, а вот случаи брюшного тифа бывали, должно быть от плохой воды. И с глазами у многих худо.
— Что, трахома?
— Есть и трахома, но у большинства просто хроническое воспаление, вызванное чересчур ярким солнцем. Без темных очков вы там никого не увидите.
— Ну, а как вам-то удалось оттуда выбраться? - после небольшой паузы спросил я.
— Понял я в один прекрасный день, что живу неизвестно для чего и никакой радости не дождусь, ибо только и могу рассчитывать, работая, как вол, к старости расплатиться с долгами. Ну и опустились у меня руки. Пришел в общину и говорю: „Вот, братья, берите мою хату, землю, инвентарь, все, что имею. Это мои долги покрывает, а я ухожу!" Так и явился сюда без ничего, с женой и с тремя детишками. На первых порах намыкались тут горя и нищеты, пока вот англичанин не оставил мне все это...
— А здесь вы собираетесь прочно пустить корни?
— Ну, едва ли! Конечно, здесь лучше, чем в Чако, но все-таки, разве это жизнь? Ведь тут от одиночества пропасть можно. С этими гуаранийцами у нас только и общего, что на двух ногах ходим. Мне-то еще ничего, я знаю их язык, всюду бываю, встречаюсь иной раз со своими, а посмотрите на жену: она же здесь как в тюрьме сидит, месяцами не с кем словом по-бабьи перекинуться! Вот и мечтаем с нею всеми правдами и неправдами сколотить достаточно денег, чтобы переселиться в Канаду. Да нелегко это при здешней валюте: ведь тысяча пезо это тут большие деньги, пока их заработаешь десять ведер пота с тебя сойдет, а переехал через границу и эта тысяча — ничто. Ну, да лишь бы добраться, а в Канаде есть у жены два брата, они помогут стать на ноги.
— Значит вы неважно чувствуете себя в парагвайском селе… Ну, а как в общем к вам здесь относятся?
— Первое время бывали неприятности. Народ-то они хороший и мирный, да озорники есть всюду. Вначале мальчишки на улице не давали проходу, кричали „гринго"1 и другие пакости. По ночам кидали камни на крышу и в окна. Но после прекратили. Конечно, кое с кем обзнакомился, других припугнуть пришлось. Ночью, бывало, выскакивал в сад и для острастки палил в воздух из револьвера, это здесь хорошо на психику действует.
— Ну, а теперь как?
— Теперь ничего. Ко мне привыкли и живу со всеми в мире.
Свободное копирование
