После ужина мы, развалившись в парусиновых креслах, отдыхали на балконе менонитского дома. Было нежарко, темно и тихо, только между деревьями сада сновали яркие светлячки, да с кампы долетали ликующие голоса лягушек.
Мы лениво переговаривались о том, о сем, и вскоре разговор зашел о менонитах, поселившихся в Чако.
— А сколько там всего у них колоний? — спросил я у Корнелия Васильевича.
— Тридцать три. Но все они сгруппированы вместе и стоят в двух-трех километрах одна от другой.
— Так что правильнее было бы считать их за одно целое?
— Территориально, пожалуй, да. Ведь это там единственный оазис оседлой жизни и на сотни верст вокруг нет никого, кроме живущих в лесах индейцев. Но с другой стороны не забудьте, что в Чако есть менониты русские, и есть канадские. И общего у них, кроме веры да немецкой крови, осталось очень мало.
— Почему же произошло такое разделение?
— А вот, послушайте. Секта наша возникла еще в начале ХYI века в Голландии, а оттуда перекинулась и в Германию. Но и тут, и там она подвергалась постоянным гонениям, главным образом за то, что наше вероучение отвергает войну, как величайший грех и потому менониты идти на военную службу отказывались. Много им пришлось претерпеть, но в конце ХYIII века нашелся выход: русской царице Екатерине II понадобились люди для заселения Новороссии и она предложила принять германских менонитов, оплатить им переселение, наделить землей, на первых порах помочь всем, что потребуется, а главное — предоставить им полную религиозную свободу и навеки освободить от военной службы. Ну, сразу же в Россию выселилось больше трехсот семейств, а потом, когда узнали, что русское правительство крепко блюдет все обещанное, стали ехать и многие другие, так что сто лет спустя менонитов в России насчитывалось уже 60.000 душ, они обрабатывали почти полмиллиона десятин земли и только в южных губерниях имели около двухсот колоний.
Жилось им там привольно и все шло хорошо. Однако, когда император Александр II ввел всеобщую воинскую повинность, стали поговаривать о том, что и нас начнут призывать на военную службу. И хотя это были лишь ложные слухи, многие испугались и около тысячи менонитских семейств переселились в Канаду. Там им тоже дали землю и полную свободу, притом они туда приехали с хорошими деньгами и потому через два-три десятка лет все разбогатели. Лучшего, казалось и желать нельзя, да народ распух от жиру и начал беситься: обиделись старики, что канадское правительство ввело всеобщее начальное обучение и надо было менонитских детей, как и всех других, посылать в казенные школы. Начали протестовать, устраивать всякие демонстрации и скандалы, детей прятали и удерживали силой, будто их не в школу, а на войну гнали, словом вытворяли невесть что, а когда все это не помогло, решили, что в Канаде настало царство антихриста и добрая половина сдуру эмигрировала в Парагвай. А тут, по настоянию фанатиков-стариков, поселились в наихудшем месте, в Чако, только потому, что там нет ни чужих людей, ни школ, ни власти и могут они делать, что хотят.
Ну, здесь им все пришлось начинать сначала и в таких условиях, какие только в дурном сне могут присниться. Сравнить жизнь в Канаде и в Чако — это как небо и земля. Особенно остро это почувствовала молодежь. Конечно, она недовольна, в душе клянет стариков и всеми мыслями рвется обратно в Канаду. А упрямые старики удовлетворены: в Чако они живут по своим законам и никто в их дела не мешается.
— Ну, а как вы, русские менониты, туда попали? — спросил я.
— Да уж, конечно, не по школьному вопросу, у нас дело было похуже. Когда случилась революция, большевики сразу принялись нас раскулачивать и гнать на военную службу: теперь, говорят, царей нет, а мы вам ничего не обещали. Но все же, благодаря немецкому происхождению, в первые годы сталинской власти нам удалось вырваться из Советского Союза. Чего это стоило, расскажу как-нибудь в другой раз. Тысячи нашего брата померли в тюрьмах и в арестантских поездах, прежде чем оставшиеся в живых, изголодавшимися и нищими попали наконец в Германию.