Однако, я отвлекся от событий дня. Путь наш лежал через бесконечно длинную кампу, тянувшуюся параллельно реке и покрытую кое-где небольшими перелесками; слева ее окаймляли невысокие, поросшие довольно редким лесом холмы, а справа виднелась темная полоса прибрежной сельвы. Ландшафт производил приятное впечатление, а кампа, не в пример „школьной", была покрыта свежей, сочной травой и выглядела отрадно.
По предложению администратора, было решено начать осмотр с самых удаленных от Ипанэ участков, а на обратном пути держаться ближе к берегу и посмотреть, есть ли что-нибудь подходящее там. Путь предстоял долгий, и чтобы скоротать время, я завязал „познавательный" разговор с менонитом:
— Как вам кажется, Корнелий Васильевич, выйдет здесь что-нибудь путное из нашей колонии, или мы только зря потеряем время и деньги?
— Трудно сказать, — помедлив ответил менонит. — Конечно, и жить, и работать тут можно. Не пропадете и вы, если по-настоящему станете трудиться и устоите перед всеми ожидающими вас испытаниями. Земля здесь плодородная. Для жизни она даст все, что вам нужно, а вот для кармана почти ничего.
— А что же надо делать, чтобы и карман пополнялся?
— Можно подыскать какую-нибудь побочную статью дохода. Приобрести, например, грузовик, скупать у крестьян продукты и возить их в город. Впрочем, я это уже испробовал и прогорел... А то можно организовать небольшой заводик и гнать канью — на нее всегда есть спрос.
— Почему же вы этим не займетесь?
— Слишком дорого стоит оборудование и разрешение. Если бы у меня были такие деньги, я бы тут и без всякого завода через десяток лет стал миллионером!
— Каким же образом?
— Занялся бы скотоводством! Ведь этот район для него создан самим Богом! Земледелием тут перебивается только беднота. А вы поглядите какие здесь кампы! Несколько сот гектаров превосходного пастбища в любом месте можно получить совершенно даром, их даст своей властью хотя бы наш администратор. Таким образом, прокорм скота ничего не будет стоить. А коровы километров за полтораста отсюда, ближе к Бразилии, продаются в среднем по 400 пезо. Значит, если у вас найдется на это сорок тысяч, можно купить сто голов, а для начала этого более чем достаточно.
— Да, но когда мы начнем получать с этих голов доход?
— На четвертый год, когда продадите первый трехлетний приплод. Конечно, в течение этих трех лет нужно как-то прожить, но ведь никто вам не мешает на это время обработать клочок земли, который вас прокормит.
— А кому и где можно продать этих коров?
— Их в любом количестве и по твердой цене берет Аргентина для своих хладобоень, это тут налажено отлично. Так вот, предположим: что ежегодно вы продаете половину своих трехлеток, а другую половину оставляете на приплод. Через десяток лет у вас многие тысячи голов скота и вы загребаете деньги лопатой.
— Но этих тысяч вы уже не прокормите на своем пастбище.
— Конечно нет. Но тут где угодно можно очень недорого арендовать целую эстансию в десять-двадцать тысяч гектаров, надежно огороженную и имеющую все необходимые загоны и постройки. И когда она вам понадобится, деньги на аренду уже у вас будут. Нет, скотоводство это единственное, на чем тут можно разбогатеть по-настоящему! Вы посмотрите сколько в этих краях таких „эстансиеро", да порасспросите-ка местных жителей, с чего они начали! Некоторые лет двадцать тому назад не имели и десятка коров, но зато имели на плечах хорошие головы!
Действительно, в это время мы ехали мимо проволочных изгородей необозримо громадных эстансий.
То, о чем говорил менонит я уже слышал и раньше от знакомых парагвайцев в Концепсионе. Над этим стоило призадуматься. Прикидывая в уме оставшуюся у нас в кассе наличность, я подсчитал, что мы свободно можем приобрести по двадцать голов скота на каждого члена группы и сверх того хватит денег на организацию небольшого подсобного земледелия. На мой вопрос о пастбище, администратор ответил, что тысячу гектаров кампы, по которой мы едем, он может дать нам своею властью в любом месте. Для начала этого было вполне достаточно.
Проехав верст двадцать пять вдоль опушки леса, мы всюду видели одно и то же: там где на кампе был хоть какой-нибудь родничок или близость подпочвенной воды позволяла вырыть колодец, все было густо заселено, а там, где опушка оставалась незанятой, не было никаких признаков влаги.
Разочарованные, мы пересекли кампу и, приблизившись к реке, тронулись в обратный путь. Вначале и здесь не замечалось ничего пригодного, но наконец, верстах в восьми от Велена, судьба над нами сжалилась. Тут, покрытая сочной травою кампа мысом вдавалась в прибрежный лес, переходя в ряд живописных полян, каждая из которых могла служить прекрасным местом для нашего поселка. От последней поляны через лес шла дорожка к берегу, который в этом месте был довольно высок и сверху хорошо было видно как в кристально-прозрачной реке плавали крупные рыбы. У самой воды тут и там высились заросли бамбука: это обеспечивало колонию легким и удобным строительным материалом, да и лес тут был не чета казенным, в нем было сколько угодно высоких и ровных деревьев негниющих пород. На берегу, у отмели виднелись многочисленные следы тапиров и еще каких-то животных, очевидно они приходили сюда на водопой.
Из разговоров с администратором я выяснил, что этот берег и лес принадлежат здешнему помещику майору Медине, который жил в Концепсионе. Мы его уже знали, так как он, в числе других гостей, приезжал к нам в школу и был одним из наших искренних доброжелателей. И администратор и менонит аттестовали его как хорошего и сердечного человека, с которым не трудно будет поладить насчет берега. Кампа, примыкавшая к его владениям, была свободна и могла быть предоставлена нам. Слева с нею соприкасался казенный лес с хорошим красноземом, на его опушке стояла одинокая чакра с апельсиновым садом, которую хозяин сразу согласился продать за пустяшную цену. На ней был и хороший колодец, глубиной всего в четыре метра.
Дружно придя к заключению, что лучшего места для нашей колонии нельзя себе представить, мы выкупались в реке и под вечер в самом радужном настроении возвратились в Велен.
Свободное копирование
