Небольшая комнатка на третьем этаже. Кровать занавешена кисеей от москитов. Греческое убранство. На ночном столике искусственное яблоко, сделанное из массы, похожей на парафин. Посредине стены подушка для булавок. Репродукция вида Афин, группа молодых греков - это те юноши в соломенных канотье, которые горячатся на Пере из-за политики, а чаще из-за денежных расчетов, где предметом спора - юспара (2, 5 пиастры).
Вместо письменного стола - низенькая школьная парта, за которой я пишу благонравным школьником, сгорбившись. Над ней Матерь Божия в красках. Посреди груди - сердце, пронзенное кинжалом. Другое изображение: Богородица за веретеном; перед нею на скамеечке Отрок-Спаситель, толкующий Писание, а рядом Св. Иосиф, опирающийся на секиру, как-то странно извращающую его мирное ремесло плотника. Над зеркалом большая черная бабочка из плюша.
В постели под пологом из кисеи я чувствую себя куличом или закуской, прикрытой от мух.
В "Глициниях" часто появлялась мохнатая, как-то вытянутая от преклонного возраста собака величиной с датского дога. Она ходила в "Глицинии" "от англичан". Это была военная собака, дравшаяся с турками и попавшая к ним в плен. Когда англичане заняли Константинополь, собака вернулась к англичанам. Теперь она исправно посещала "Глицинии", где ее подкармливали.
Купанье, завтрак в "Глициниях", ресторане с верандой, переплетенной глициниями, и видом на Мраморное море, с полом, устланным ковром осыпавшихся лиловых лепестков. Ресторан держит красивая молодая русская беженка. После завтрака сюда же в ресторан является рассыльный бюро печати Идрис с почтой. Врангель прислал для просмотра проект письма маршалу Фошу.
Обедаю в пансионе "Апергис", после досиживаю вечером в "Глициниях" за содой с "куантро". В заливе раскиданы электрические огни военных судов. Луна серебрит море, делает его светло-матовым. На веранде чуть-чуть качаются по временам красные бумажные фонари от морского бриза, едва освежающего воздух.
Удивительная ночь. Так тепло и спокойно, что не чувствуешь воздуха. Море вдруг вздохнет струей прохлады, то застывает металлом, то чуть рябится. Итальянский крейсер учится стрелять. Прожектор освещает пространство в полторы версты. Мишень. Палят из пушки Гочкиса. Около мишени вырастают столбы воды. Белые призраки, поднявшиеся на мгновение из водяной могилы. С крейсера взлетают зеленые и красные ракеты.
В темноте подо мной на дороге проходит группа русских.
Дама говорит:
— Лучший оркестр в "Обрыве"... Это все находят.
— Это находят те, кто ничего не понимает, - запальчиво отвечал мужской голос.
Полны тоски эти феерические ночи, когда ночь сияет, а море точно заколдовано луной и замерло, словно готовится к торжеству, которого все нет.
Скрипка, разбитое пианино... "Тустеп". Кружатся прислуживающие девицы, прижавшись к американским флотским офицерам.
Утро. Просыпаюсь под кисеей. Что-то колотят, где-то учатся музыке. Переливается несложная мелодия из "Пти мюзисьен". Открытые окна приносят обрывки разговоров — французскую и греческую речь. Русский возглас с улицы:
— Горячие пончики, пончики хорошие.
Свободное копирование
