Иногда я ездил из Константинополя в Моду купаться. Купанье там великолепное. После купанья бродил по окрестностям. Мода - это дачное место на азиатском берегу, побережье Мраморного моря за Кадыкеем, древним Халкедоном, где происходил Вселенский собор, немного наискосок Принцевых островов.
Однажды мальчуган меня отвез на ялике через бухту в Каламыш (Фанараки), где я, гуляя по берегу моря, чуть не погиб, как Равенсвуд в "Ламмермурской невесте" Вальтера Скотта, поглощенный трясиной береговой полосы. Я выскочил из беды весь черный от тины по пояс. Приводил меня в порядок целый час турок-сапожник, работавший на открытом воздухе.
Если бы меня тогда на пустынном безлюдном побережье под вечер, когда смеркалось, затянуло в дюну, то, по всей вероятности, по сей день никто бы не знал, куда я исчез.
В начале августа в Константинополе стало нестерпимо жарко, и я с разрешения Врангеля переехал в Моду. Мне было позволено бывать в городе на службе через день.
Залив веселый и нарядный, с краю перерезанный песчаной косой с несколькими кипарисами. Яхты, моторные лодки, ничего торгового, все для увеселения, гавань гудит, вечный морской праздник. Пиршество солнца, красок. Справа очертания Галаты, Перы, взгорий европейского берега с громоздящейся желтой грудой домов, испещренных черными точками окон. Перед закатом силуэты словно вырезаны из потемневшей слоновой кости.
Несколько недель перед тем в Константинополе все смотрели на небо: внимание привлекала звезда-комета, появившаяся в соседстве с обозначившимся месяцем. Турки толковали это как знамение конечной победы Кемаля. Знамение, как показало будущее, оправдалось.
Поселился я у греческой дамы по фамилии Лапонти. У меня была комнатка на третьем этаже узкого дома. Идеально чисто. Нет ненавистной пыли, отравляющей жизнь в Константинополе.