Анархисты считают государственные или централистические формы общежития причиной и в то же время опорой неравенства и антагонизма общества.
«Всюду управление из одного центра интересами обширного, весьма разнообразного по своим духовным и материальным потребностям, населения приводило к подавлению индивидуальной и местной свободы. Поэтому социалистический строй... не может быть водворен посредством правительственных регламентаций, хотя бы правительство и избрано было всеобщей подачей голосов. Правительства способны создавать и поддерживать только механическую связь между общественными элементами. Но те общественные связи, к установлению которых стремится социализм, могут явиться только, как результат добровольного соглашения между людьми, ясно понимающими общность своих интересов. До этого понимания люди дойдут, вероятно, после целого ряда опытов, быть может, очень тяжелых. Во всяком случае, при подобном ходе вещей», не сковываемом вмешательством власти, «люди приобретут, наконец, понимание и привычки, необходимые для прочного водворения общежития, основанного на равенстве и солидарности. Вот почему отсутствие государственной принудительности... – одна из самых существенных гарантий для торжества социализма. Полное самоуправление народа или свобода местных групп в своих внутренних делах и добровольный союз для удовлетворения своим общим потребностям – таков идеал общественной организации партии анархистов».
Этому идеалу германская социал-демократия противопоставляет «свободное народное государство». Эпитеты «свободное», «народное» поставлены перед существительным «государство», очевидно, для того, чтобы указать на глубокую разницу между социалистическим и современным государством.. Не власть и насилие, а полная свобода будут царить в «свободном народном государстве» – таков смысл того пункта Эйзенахской программы, в котором формулирован политический идеал германской социал-демократии.
Одно обстоятельство вызывает в нас, однако, уже a priori сомнение «насчет основательности» такого толкования этого пункта. Слово «государство» так же древне, как и безобразия, совершаемые под охраной организации, обозначаемой им; оно до такой степени срослось с представлением о прошлых и современных преступлениях того чудовища, которому оно служит названием, что разорвать эту связь так же невозможно, как отделить слово «б о г» от представления о господствующей над миром сверхъестественной силе, или слова «капиталистическое хозяйство» от идеи об экономическом господстве немногих над миллионами. Немецкие социалисты не употребляют терминов «бог» и «религия» для обозначения своего философского мировоззрения и термина «капиталистическое хозяйство» для обозначения своего экономического идеала. От чего же они так крепко держатся за такое древнее слово, как «государство» для обозначения, по их уверению, совершенно новой общественной организации, ничего общего не имеющей со старым государством?» Невольно закрадывается в голову мысль: не скрывается ли под этой симпатией к слову и симпатия к самому понятию, обозначаемому им?
