Точку зрения народничества на основную цель и задачу революционной партии в России изложил в последнем номере «Общины» Я. Стефанович, в статье «Наши задачи в селе». «На опыте, – писал он, – нам пришлось убедиться, что крестьянская среда представляет очень мало элементов, годных для выработки таких социалистов, каких бы мы желали... Многие пришли к мысли, что выработка социалистов горстью людей в миллионной массе народа вносит в нее столько же блага, сколько капля в воды океана». У нас «истинно революционные требования должны быть формулированы так:
1.) Переход всех земель из частной собственности в собственность народных общин, каковы они есть в настоящее время.
2.) Самостоятельность мира или громады в отправлении всех общественных функций, то есть (? П. А.) уничтожение государства. Таковы «желания, идеалы», которые коренятся в самом народе, и осуществление которых приведет к осуществлению социалистических целей. Только эти, созданные самой народной жизнью, идеалы осуществимы теперь, а потому они и должны служить основой и знаменем организации народных сил. Всестороннее проведение в жизнь идей социализма невозможно, ибо оно не имеет почвы в русском народе, каков он есть в настоящее время. Почва эта явится с осуществлением «той части наших собственных идеалов, которая есть уже в сознании народа и... является в нем в форме ясных желаний».
К чисто народнической постановке вопроса о целях и задачах революционного движения в России вплотную подошел Мышкин в своей знаменитой речи на процессе 193. «Основная задача социально-революционной партии, – заявил он, установить на развалинах теперешнего государственного буржуазного порядка такой общественный строй, который, удовлетворяя требованиям народа в том виде, как они выразились в крупных и мелких движениях народных и повсеместно присущи народному сознанию, составляет вместе с тем справедливейшую форму общественной организации».
В настоящее время, после того, как большевики использовали требования, «присущие народному сознанию» для узурпации власти и удержания ее в своих руках при помощи террористического режима, излишне доказывать, что это «сознание» было бесконечно далеко от «справедливейшей», то есть социалистической формы организации. Идеализация традиционных крестьянских «идеалов и желаний» мешала народникам ясно понять исторический смысл их собственных программных выводов из ими же резко подчеркиваемого факта, что Россия находится еще совсем на другой ступени развития, чем западные страны. Но настаивая на том, что именно глубокая разница между исторической и социальной почвой нашего революционного движения, с одной стороны, и западного, с другой, должна быть положена в основу программы и тактики нашей партии, они этим самым прокладывали дорогу к правильной постановке и решению вопроса о приведении этой программы и тактики в полное соответствие с конкретными запросами русской действительности»
«Община» не дошла и до того обобщения в этом вопросе, которое характеризует народничество. Она, можно сказать, одной ногой оставалась на почве того русского социализма, который царил в радикальной интеллигенции периода «хождения в народ» и который, по выражению Клеменца, был «на три четверти скомпонован по западным образцам». Это объясняется, если не исключительно, то главным образом, тем, что в годы, непосредственно предшествовавшие изданию «Общины», сношения между нами и товарищами в России были очень слабы. Лишь изредка тот или другой товарищ на очень короткое время приезжал за границу по какому-нибудь специальному делу (например, для закупки типографских принадлежностей и т. п.). Можно сказать, что русская эмиграция -- по крайней мере, в Женеве -- в это время потеряла всякую мало-мальски правильную связь с активными революционными эле-ментами на родине. Вследствие этого мы, женевские «заграничники», в очень слабой мере испытывали на себе влияние психологической атмосферы и переживаний товарищей в России в период зарождения и программно-тактического оформления народнического направления.
Это обстоятельство, вероятно, спасло нас от того охлаждения к интернациональному социалистическому движению, которое проявлялось в среде народников в связи с их резко отрицательным отношением к влиянию западного социализма на наше движение. В противоположность товарищам, жившим и действовавшим в России, мы признавали учения западного социализма обязательными и для русской революционной партии. Это «умонастроение» поддерживалось у нас, конечно, нашим контактом с коммунарами, с видными представителями Юрской федерации и – особенно через Кравчинского – с итальянской партией. Все это в совокупности питало и поддерживало в нас не только приверженность «к общим формулам» анархизма, но и живой горячий интерес к внутренней жизни и судьбе западных рабочих партий. Это наше отношение к западному социализму» отразилось в «Общине» тем, что мы уделяли в этом журнале много места интернациональному рабочему движению.
