Подобно тому, как Кропоткин представлял собой крайний левый фланг женевской эмиграции, крайний правый фланг ее был представлен Драгомановым, который тоже пользовался среди нас большим уважением, несмотря на свое расхождение с господствовавшими в нашей среде взглядами.
Это был человек с большими знаниями, несомненно талантливый, глубоко преданный своей идее. В России, в Киеве, он занимал профессорскую кафедру, имел довольно видное, независимое положение в обществе, но бросил все и добровольно стал эмигрантом, чтоб отдаться всецело пропаганде против правительства и организовать нелегальную украинофильскую партию.
Драгоманов считал себя социалистом. Его противники, напротив того, социалистом его не признавали. Без всякой полемики я сказал бы, что это был честный и последовательный либерал-демократ с симпатиями к социализму.
Эта особенность его мировоззрения давала ему возможность поддерживать личные отношения с группами, которые стояли очень далеко одна от другой: с одной стороны – с такими либералами, как Пыпир, Стасюлевич, с другой стороны – с нами.
Первой основной задачей для всех революционных и оппозиционных партий в России Драгоманов считал завоевание конституции. При этом, совершенно исключительное значение он придавал тому, чтобы в будущей конституции России были обеспечены права национальных меньшинств в форме национальной автономии. Особенно остро он ставил вопрос об автономии Украины. Пропаганде этого вопроса должен был, главным образом, служить основанный Драгомановым журнал на украинском языке «Громада».
Мы, бакунисты, не интересовались украинофильскими тенденциями Драгоманова. Помню, я как-то спорил с ним, доказывая, что не стоит тратить силы на создание украинского языка, так как украинцы понимают русский язык, на котором писали лучшие украинские писатели с Гоголем во главе. Но идея автономии, которая играла во взглядах Драгоманова столь крупную роль, сближала его до некоторой степени с нами: от нее, казалось нам, легко было перейти к анархическому идеалу.
Кажется, один лишь Кропоткин не поддерживал личных отношений с Драгомановым. Остальные же женевские бакунисты в то время, о котором я теперь говорю, часто бывали у него и, по-видимому, эти частые встречи имели некоторое влияние и на Драгоманова, и на нас.
Хотя Кропоткин принадлежал к тому же идейному лагерю, что и группа «Работник» и примыкавшие к ней русские эмигранты, и являлся даже одним из наиболее авторитетных лидеров этого лагеря, он все же оставался как бы на периферии русской социалистической эмиграции, центральное ядро которой скоро, в 78 г., увеличилось прибытием в Женеву нескольких видных революционеров. Первым появился Димитрий Клеменц, принявший потом очень активное участие в издании «Общины», – он был одним из редакторов этого журнала. Клеменц вернулся из Герцеговины весьма разочарованным в революционности и социалистичности «славянских братьев». Но это отнюдь не повлияло на него в смысле ослабления его «воли» к революционному действию вообще. Вскоре после того, как вышел в свет № 1 «Общины», он отправился – не-легальным, конечно, – в Россию, где работал в духе нашего издания и откуда посылал нам корреспонденции и разные документы. Не долго он, однако, прожил на «свободе». Он был арестован и, за неимением – по счастливой случайности – достаточных улик против него, был административно сослан в Сибирь.
Свободное копирование
