1 ноября 1920 года, Качалкино
Наконец такое положение окончательно истощило меня. Эти страдания убивают интерес к жизни. Я страдаю, сомневаюсь. Значит, это говорит за наличность какого-то чувства к N.
Я решила. Начались опять наши свидания, я впервые вчера испытала страсть, показавшую свои острые когти. Горячие ласки N. довели меня до экстаза, хотелось утонуть в море страсти, и было безумное желание отдаться ему. Об этом давно мечтает, конечно, и N., но я твердо сказала, что когда можно будет, то я скажу сама. Теперь мне в этом конечном акте любви не чудится чего-то отвратительного, гадкого, я не боюсь его. Это должно быть чудным экстазом.
Но здесь возникает беспощадный вопрос: дети. Я теперь, в такое трудное в материальном отношении время, не хочу иметь детей, и притом же в такие молодые годы не хочу связывать себя. Значит, необходимы средства. Противно, гадко думать о них, но что же делать!
***
Отзвуки вчерашней страсти дают себя чувствовать: я нервна, рассеянна, трудно сосредоточиться на чтении научной книги.
5 ноября 1920 года, Качалкино
Была у гинеколога. Советовалась с ним о средствах против детей и вообще о половой гигиене.
Доктор был поражен, что я, еще девушка, пришла к нему за советом. Он, видимо, был этим тронут; добрый, ласковый, глаза тепло смотрели на меня. 'Вы, будучи хорошим агрономом, можете быть плохой женщиной, поэтому я хочу предупредить вас, что 95% мужчин больны или были больны венерическими болезнями. Помните, что для женщины это пропасть, из которой потом уже не выбраться. Будьте осторожны теперь, хотя ваш супруг может быть очень симпатичным и благородным человеком', - мягким материнским голосом говорил доктор.
У меня и раньше мелькала мысль поговорить об этом с N., но доверие, которое я испытывала к нему, не позволяло этого.
После же разговора с доктором я решила серьезно, открыто поставить этот вопрос.
'Наташа, дорогая, разве я изверг, да в особенности по отношению к тебе, чтобы быть неискренним? Ты веришь моим словам или нет?' - возмущенно, горячо говорил N.
Я поверила, хотя верила и раньше, и вообще между нами существует полное доверие друг к другу.
На следующий же день N. подает мне записку врача о его полном здравии. 'Это подтверждение твоего доверия, оно было мне так приятно', - говорит N., нежно целуя.
Милый, милый Валек, ты все-таки дорог мне!
Надо решать вопрос о совместной жизни с N., но почему-то страшно становится при этой мысли.
6 ноября 1920 года, Качалкино
N. ревнует меня к Воробьеву. Признаки этой ревности прорываются у него в тоне голоса, когда речь заходит о Воробьеве.
Но я не боюсь. Если бы не N., то, вероятно, был бы Воробьев.
***
N. был необыкновенно возбужден, его ласки были страстнее, чем когда-либо, ему, видимо, безумно хотелось, чтобы я отдалась, но мне не хотелось этого, когда не было еще экстаза. Но потом, под действием ласк и просьб, я дала согласие.
По неопытности я не сумела быстро справиться со своей одеждой, и N. запутался в ней... эрекция прошла... 'Боже, Боже, что я наделал, что я наделал...' - как безумный твердил он.
- Это половое бессилие?
- Да нет же! Наташа, пойми, нельзя злоупотреблять природой, желание было очень горячо и сильно. Неужели ты мне не веришь? Что же мне делать? Я могу с ума сойти! Ведь ты будешь моей? Скажи!
Я была спокойна. Хотелось поскорее расстаться и заглушить возникшее чувство гадливости.
7 ноября 1920 года, Качалкино
- Ты веришь мне? Это не повлияет на наши отношения? Я так боюсь этого. Я измучился, я никогда так сильно не страдал, мне кажется, я могу сойти с ума. Если можешь, то успокой меня, дай мне надежду, - бредовым голосом говорил N.
Я успокоила его.
- А ты-то что чувствуешь?
- Противно, гадко...
***
Как ни странно, но я чувствую, что Валя стал мне дороже после вчерашнего инцидента.
Теперь уже нет страха при мысли о совместной жизни с ним.
8 ноября 1920 года, Качалкино
'Наташа! А ведь ты кокетка!' - сказал как-то Валя.
Я протестовала, мне было немного обидно, но, подумав хорошенько над этим, я пришла к выводу, что это правда.
Раньше этой черте негде было проявиться: я жила почти исключительно в женском обществе.
Хотя, когда я в прошлом году жила почти среди одних мужчин, у меня не было желания нравиться им; как мужчины они были для меня безразличны.
Нынешний же год мне нравятся некоторые из наших студентов: Афанасьев - хороший танцор, Воробьев - рассказчик и философ, Чичиков - компанейский, симпатичный малый, Валя - дающий любовь, а также возбуждающий ее.
Все они дополняют друг друга, каждый дает свое собственное.
Я чувствую, что я многим нравлюсь; это приятно, возбуждает женскую гордость и кокетство.
Свободное копирование
